Откуда-то возникнет высокий прыщавый парень. Лицо было бы красивым, если бы не эти вулканы на красной коже.
— Вы не думайте, Мария Анатольевна, мы его очень уважаем! Он, правда, смешной немножко. Приходит на урок весь такой с иголочки. Костюм этот, тройка, галстук как из фильмов про революцию. Брюки наглажены — о стрелки порезаться можно. Входит в класс, буркнет своё «здрасти», на нас даже не посмотрит. Сразу подбегает к доске, хватает мел и давай чертить. Чертит, формулы свои пишет без остановки. Никогда в школьной программе не останется. Всегда унесёт его в лобачевские дали, мы не понимаем ничего, глазами только хлопаем. А он отойдёт на три шага от доски, смотрит, губами шевелит — проверяет себя, что ли? И улыбается чему-то. Потом кивнёт, вроде как одобрительно, к нам обернётся… а мы в его глазах не отражаемся. Нахмурится, пробурчит что-то, и опять — к доске, мелом стучать. Мы не умеем в его глазах отражаться. А я очень хочу, хотя бы разок...
Гришин ученик отвернётся к стене и будет долго смотреть в дурацкий больничный инфолисток о правильном питании и вреде вредных привычек. Текст никак не постигается, а потом буквы расплывутся и он заплачет навзрыд, уткнувшись головой в картинку с ожиревшим дядечкой.
Мария Анатольевна его не услышит. Она будет сидеть на жутко неудобном пластиковом стуле в коридоре, с невыносимо прямой спиной и пустыми пластиковыми глазами. Венозные кисти непрерывно будут комкать и разглаживать шерстяную юбку на коленях. Она задумается о том, что когда всё это закончится, нужно будет обязательно устроить званый обед и пригласить доктора. Судак под польским соусом, пожалуй, подойдёт, Гриша его очень любит. Или перцев нафаршировать? Перцы — тоже очень неплохо. Ладно, потом выберем. А может (гулять так гулять!) и то, и другое?! Несомненно, что на десерт подадим штрудель, яблочный, побольше корицы. А на первое-то? На первое — что? Наверное, её фирменный рассольник с почками, тут и думать нечего. Хотя… А вдруг доктор не любит с почками? И пусть не любит. Главное — Гриша их обожает. Пусть только всё это закончится поскорее. Доктор, ну что же вы там?..
Доктор поднесёт электроды дефибриллятора к груди Григория. Взрыв! И сингулярности не стало. Через одну тредецилионную долю секунды возникла гравитация. Ещё через одну децилионную новая Вселенная рванулась во все стороны и началась эпоха космической инфляции. Вот уже повсюду кипит кваркглюоная плазма. Температура упала до ничтожных секстиллионов градусов. Материя и антиматерия. Аннигиляция и излучение.
Через триста восемьдесят тысяч лет родился первый атом водорода.
Они работают непрерывно. Захватил жвалами песчинку у подножия дюны, поволок к башне. Секунду передохнул и — наверх! Полтора часа подъёма, уложил песчинку, обильно смочил клейкой зеленоватой слюной и — вниз, за следующей. Подбежал к наблюдателю, пересёкся с ним усиками, доложил, понёсся дальше. Их тысячи, поэтому башня растёт быстро. С каждым разом путь наверх хоть немного, но увеличивается. Это даёт ощущение результата, а от него — удовлетворение и силы. С каждым новым подъёмом Бог всё ближе.
Только Грр-Зз не работает. Он ждёт, перебирая членистыми лапками и поглядывая то на небо, то на тень у подножия ближайшей синей дюны. Вот сейчас, сейчас... Грр-Зз точно знает, что не мог ошибиться. Но почему-то волнуется и беспрестанно повторяет про себя слова Откровения.
И вот он понял: началось. И не он один. Остальные прекратили работу и тревожно зашевелили усиками. Щемящая тоска, вплоть до ужаса. Потом — хлёсткий порыв ветра, как кнутом. И вдруг на солнце, на самый краешек, набежала тень. Маленькая, расплывчатая, почти точка, но ослепительно-белое солнце мгновенно потускнело, покраснело. Тень стала резче, надвигалась всё напористее, откусывая от солнца всё больший и больший кусок. Ещё один удар ветра и основание башни вдруг всё покрылось мелкой сеточкой морщин.
Началась паника. Одни мчались вниз, забыв оставить песчинку. Другие наоборот неслись к вершине, вереща слова Откровения. Многие падали сверху и валялись вокруг башни на своих панцирных спинах, размахивая лапками, не в силах перевернуться, забыв, что под панцирем спрятаны крылья.
Грр-Зз удовлетворённо хмыкнул и побрёл прочь, в дюны, тихонько поскрипывая жвалами от удовольствия. Он один понимал, что произошло. Что солнце спрячется полностью лишь на полчаса, а потом появится снова, как ни в чём ни бывало. Он знает, что это повторится и будет повторяться всегда. Он уже подсчитал момент следующего затмения.