Эта боязливая осторожность начинала меня раздражать. Мысленно выругавшись, я молча направился к коттеджу. Сократ – тоже молча – двинулся следом за мной. Не успел я преодолеть трёхступенчатое крыльцо, как дверь открылась, и из коттеджа вышел человек. Это был высокий, широкоплечий и мускулистый мужчина в белой майке и чёрных спортивных штанах. Он встал прямо перед дверью, скрестив руки на груди. На каменном лице его читалась уверенность во вредности всяких размышлений. Короткие каштановые волосы, хладнокровный взгляд, лет эдак тридцати пяти. То, что это не Гиппократ, я понял сразу.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Сократ стоял у меня за спиной и тоже молчал. Тогда я сказал:
– Добрый день! Вы позволите пройти? Гиппократ назначил мне встречу.
Терминатор – иначе и не скажешь – какое-то время не реагировал на мои слова. Затем ничего не выражающим голосом выдавил из себя:
– Я знаю, – и замолчал.
– Так можно мне пройти?
– Вам было сказано: в шесть часов. Приходите в шесть.
– А сейчас сколько?
– А сейчас – десять минут пятого.
– Вы бы спросили у Гиппократа: может, он согласится принять меня сейчас?
– Сказано: в шесть. Главного сейчас нет.
– Могу я поговорить со Златовлаской? То есть… Не знаю, как вы её называете.
– Приходите в шесть.
– Что ж, ясно. Благодарю вас, вы мне очень помогли, – не скрывая сарказма, произнёс я и отправился вместе с Сократом восвояси.
За всё время нашего разговора Терминатор ни разу не изменился в лице. Но говорил он так, будто слова причиняют ему огромное неудобство или даже боль.
– Кто это? – спросил я у Сократа, когда мы отошли на приличное расстояние.
– Один из дуболомов, то бишь помощников.
– Они все такие? – усмехнулся я.
– На вид – да. Однако я никогда с ними не разговаривал. За то время, пока я в памяти, мне не приходилось с ними сталкиваться лицом к лицу.
– Ясно. Далеко ещё до нашего коттеджа?
– Не очень. Скоро выйдем к речке, а оттуда ещё минут пять.
– Знаете, Сократ, мне тут пришла в голову одна мысль…
– Какая?
– То есть не совсем мысль. Скорее вопрос. Можно ли убежать от себя?
– О, это интересный вопрос! Ну и как вы думаете?
– Пока не знаю. Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Возьмём, к примеру, некоего больного, маньяка, убийцу, допустим, Сталина, – я заметил, что Сократ хочет что-то сказать, и замолчал.
– С чего это вдруг вы Сталина вспомнили? И почему Сталина? Почему не Гитлера?
– Какая разница, я условно, – раздражённо ответил я. – Так вот, если бы Сталин оказался в Солитариусе, изменился бы он или нет? Вы вообще согласны, что Сталин, Гитлер и подобные им – это люди больные?
– О, друг мой, это очень сложный вопрос! Я не готов сейчас на него ответить. Но Сталин или подобные ему не оказались бы в Солитариусе. Хотя бы потому, что Солитариусу они не нужны. Если я правильно разобрался, Гиппократа интересуют только люди создающие – не путём разрушения старого, но путём обогащения действительности. А если и путём разрушения, то не таким, чтобы мир утонул в крови и слезах.
– Что ж, если так, то Гиппократ мне нравится.
– Однако допустим, что сюда попал некто с наклонностями разрушителя и палача. Изменится ли он? Полагаю, что да. Но не спонтанно. Только это уже будет не человек, а ходячий труп. Солитариусу трупы не нужны.
– Вы имеете в виду медицинское вмешательство?
– Да. Я не сомневаюсь, что любого маньяка можно обезвредить, превратить его, грубо говоря, в дауна. Но и только. А здесь, как видите, даунов нет.
– Вижу. Значит, вы считаете, что человека может изменить только медицинское вмешательство?
– Нет. Медицинское вмешательство может только уничтожить человека. Человека нельзя изменить и сам он измениться не может, я думаю.
– Вот представьте, – разгорячился я, – что Сталин оказался в Солитариусе. Чем он будет здесь заниматься, как по-вашему?
– Не знаю. Быть может, устроит революцию? – улыбнулся Сократ. – Или станет плести интриги, стравливать людей… Однако наши с вами размышления из области фантастики, мой друг. Давайте лучше радоваться, что среди нас нет сталиных, гитлеров и наполеонов.
– А что, если Гиппократ…
Я резко затормозил. Старик тоже остановился и вопросительно посмотрел на меня.
– Да?
– Нет, это чушь, не хочу даже говорить, – махнул я рукой и зашагал дальше.
«Научиться молчать, – сказал я себе. – Не стоит рассказывать о своих подозрениях, пока ничего не ясно».
Мысль, неожиданно пришедшая мне в голову, была довольно проста: что, если Гиппократ нашёл способ исправлять людей – не просто обезвреживать маньяков и разрушителей, но превращать их в поэтов, писателей, музыкантов?..