– Да, – просто отозвался Микали. – Я хорошо играл. Директор сказал, что в пятницу у них не останется ни одного непроданного билета.
– В Алжире вы уничтожали все на своем пути, верно? Целые деревни – женщин, детей. Такая уж шла тогда война. А сегодня вы прикончили мерзавцев.
Микали смотрел на лежащую под окном улицу, но видел совсем другое – феллахов, не спеша поворачивающихся спиной к горящему на центральной площади Касфы грузовику и, как в замедленной съемке, наплывающих на него. Он снова ждал их, прижав красный берет к ране и упрямо отказываясь умирать.
Тогда он четыре раза подряд победил смерть на ее собственном поле. И сейчас вновь ощутил то же захватывающее дух возбуждение. Теперь он понял, что происшедшее в Буа де Медон – событие из того же ряда. Конечно, он отплатил за деда, и все же…
– Дайте мне рояль, ноты, любые ноты, и я вот этими руками сотворю чудо.
– Даже более того, – мягко произнес Девиль. – Много более. Думаю, вы сами знаете, что я прав, мой друг.
Микали тяжело вздохнул.
– И кого конкретно вы запланировали для меня на будущее?
– А разве вам не все равно?
Легкая улыбка тронула губы пианиста.
– В общем-то, да.
– Вот и отлично. Но для начала я сделаю для вас то, что мои друзья-евреи называют „мицвах", то есть добрую услугу, за которую я ничего не жду взамен. Кое-что лично для вас. Скажите, график концертов позволит вам быть в Берлине в первую неделю ноября?
– В Берлин я могу приехать когда захочу. Там меня рады видеть всегда.
– Хорошо. Первого ноября туда сроком на три дня прибывает генерал Стефанакис. Если вам интересно знать, Вассиликос находился в прямом его подчинении. Мне кажется, личность генерала сможет вас заинтересовать. Но сейчас я предложил бы что-нибудь предпринять относительно нашего доброго приятеля Жарро.
– Что же именно?
– Для начала вольем в него еще коньяку. Жаль впустую тратить хороший напиток, но ничего не поделаешь. – Девиль, ухватив за волосы бесчувственного Жарро, запрокинул ему голову и затолкал горлышко бутылки между зубов. Потом бросил взгляд через плечо. – Надеюсь, вы сможете достать для меня билет на ваше выступление в пятницу. Очень не хотелось бы его пропустить.
На рассвете следующего дня, в пять тридцать, когда по-прежнему лил сильный дождь, ночной патрульный задержался у спуска к Сене, что напротив улицы Гани. Насквозь промокший полицейский чувствовал себя отвратительно и остановился под каштаном покурить. Туман немного поднялся над поверхностью реки, и в конце спуска, в воде, он заметил что-то странное.
Приблизившись, патрульный понял, что видит кузов грузовика „ситроен", капот которого находится под водой. Он нехотя ступил в ледяную воду, сделал глубокий вдох, нырнул, дотянулся до ручки двери и потянул. На поверхность он выбрался с телом Клода Жарро.
Неделей позже состоялось судебное расследование. Количество алкоголя в крови погибшего в три раза превышало допустимую норму. Вердикт звучал предельно лаконично – смерть в результате несчастного случая.
Концерт в пятницу превзошел все ожидания. На приеме в честь музыканта присутствовал сам министр внутренних дел, уединившийся с греческим послом для конфиденциальной беседы. К окруженному толпой почитателей Микали пробился Девиль.
– Рад, что вы смогли прийти, – заметил пианист, пожимая ему руку.
– Дорогой друг, разве возможно пропустить такое? Вы играли блестяще, просто блестяще.
Микали обвел взором зал, заполненный избранной парижской публикой.
– Странно, но я чувствую себя здесь совершенно чужим.
– Одиночество в толпе?
– Полагаю, именно так.
– Уже почти двадцать пять лет я испытываю такое. Потрясающая игра – ходить по лезвию ножа и не знать наверняка, сколько еще продлится удача. Каждый день ждать провала, стука в дверь. – Девиль улыбнулся. – В этом есть своя прелесть.
– И всегда находиться на вершине, да? – добавил Микали. – Вы думаете, он все-таки придет – ваш провал?
– Возможно, тогда, когда я меньше всего буду его ждать, и наверняка по какой-нибудь глупой и случайной оплошности.
– Не уходите, – попросил Микали. – Мне нужно обменяться парой слов с министром внутренних дел. Потом продолжим разговор.
– Разумеется.
В это время министр говорил послу Греции:
– Естественно, мы прикладываем все усилия, чтобы стереть столь позорное пятно с французского мундира. Но, честно говоря, ваш критянин словно сквозь землю провалился. И все-таки рано или поздно мы его схватим, обещаю.
Микали, услышав его слова, улыбнулся, а вслух произнес:
– Господа, для меня большая честь, что вы смогли прийти на мой концерт.
– Нам повезло, мсье Микали. – Министр щелкнул пальцами, и тут же рядом с ним вырос официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским. – Вы играли восхитительно.
Посол поднял бокал.
– За вас, дорогой Микали. За ваш талант. Греция гордится вами.
Чокаясь с ним, Микали увидел в зеркало, что Девиль тоже поднес бокал к губам.
Генерал Георгиас Стефанакис въехал в западноберлинский отель „Хилтон" во второй половине дня второго ноября. Ему отвели номер на четвертом этаже. Соседние комнаты заняли его помощники. В качестве особого знака внимания дирекция гостиницы приставила к ним официанта и горничную греческого происхождения.
Горничную, девятнадцатилетнюю малютку с оливковой кожей и иссиня-черными волосами, звали Зиа Будакис. Через несколько лет у нее возникнут проблемы с весом, а пока, открывая своим ключом дверь в номер, она выглядела, бесспорно, привлекательной в темных чулках и черном коротком форменном платье.
Ее предупредили, что генерал вернется в восемь, поэтому она торопливо сменила постельное белье и прибралась в номере. Сложив покрывала, Зиа открыла дверь шкафа, чтобы убрать их.
Стоявший там мужчина был одет в черные брюки и свитер, голову его скрывала маска с прорезями для глаз, носа и рта. Ей бросилась в глаза веревка, обернутая вокруг его талии. Рука, схватившая ее за горло, заглушив рвавшийся из груди крик, была в перчатке. В мгновение ока девушка оказалась вместе с незнакомцем в темном шкафу за закрытой дверью. Только маленькая щелочка позволяла видеть, что происходило в комнате.
Человек ослабил хватку, и Зиа, не помня себя от страха, инстинктивно заговорила по-гречески:
– Не убивайте меня!
– А, гречанка, – ответил он, к ее великому изумлению, тоже на греческом, но с акцентом.
– Боже, вы – Критянин.
– Верно, любовь моя. – Мужчина развернул горничную к себе, продолжая придерживать за шею. – Если станешь хорошо себя вести, я не сделаю тебе ничего плохого. Но если попытаешься его предупредить, убью.
– Да, – простонала Зиа.
– Хорошо. Когда он придет?
– В восемь.
Критянин взглянул на часы.
– Нам придется подождать еще двадцать минут. Значит, нужно устраиваться поудобнее, верно?
Он облокотился о стенку шкафа, крепко прижимая девушку к себе. Зиа больше не боялась, по крайней мере, не так, как вначале, но испытывала странное возбуждение от близости мужского тела и руки, лежавшей на ее талии. Она подалась к незнакомцу – сперва едва-едва, а затем, когда он засмеялся и поцеловал ее в шею, сильнее.
Зиа прежде не чувствовала такого возбуждения, как сейчас, в темноте. И когда он толкнул ее к стенке и задрал платье, с радостью отдалась ему.
Едва все закончилось, незнакомец аккуратно связал Зие руки за спиной и тихонько прошептал на ухо:
– Ну вот, ты получила, что хотела, а теперь будь умницей и помалкивай.
Так же аккуратно он завязал ей платком рот и принялся ждать. Раздался звук ключа в замке, дверь открылась, и в номер вошел генерал Стефанакис в сопровождении двух помощников, все в форме.