Они поднимались по ведущим к вилле ступеням, пока наконец перед ними не открылось просторное, свободно раскинувшееся одноэтажное здание из местного камня с окрашенными в зеленый цвет ставнями и черепичной крышей. Дома подобного типа можно найти в любом уголке Земли.
Внутрь вела двойная дубовая дверь, обитая железом. Константин без лишних церемоний открыл ее и вошел первым. Холл, в который сходились коридоры из двух крыльев виллы, был погружен в темноту. Только слабый лучик света пробивался из приоткрытой двери в противоположном его конце. Именно оттуда лились звуки музыки. Константин подошел к ней, жестом предложил гостю войти, поставил его сумку на пол и, так и не сказав ни слова, вышел, закрыв за собою дверь.
– Милости прошу, мистер Льюис, – позвал Микали.
Морган шагнул через порог. Его глазам предстала длинная, просто обставленная комната с выкрашенными белой краской стенами, полом из полированного кирпича, весело гудящим огнем в камине и Джоном Микали за концертным роялем.
– Раздевайтесь, пожалуйста.
Морган швырнул шинель на первый попавшийся стул и медленно, как во сне, сделал шаг. Во рту у него пересохло, воздух с трудом проходил в легкие. Звуки музыки, казалось, раздирали ему сердце.
– Вы знаете, что я играю, мистер Льюис?
– Да, – хрипло произнес Морган. – „Пастораль" Габриеля Гровлеца.
Микали изобразил на лице удивление.
– Вы, оказывается, человек со вкусом.
– Не совсем так, – ответил Морган. – Дело в том, что именно ее играла моя дочь на зачете за пятый класс в Королевском музыкальном колледже.
– Мне очень жаль, полковник, – произнес Микали. – Я в самом деле старался избежать столкновения.
Морган больше ничему не удивлялся.
– Могу себе представить, – бросил он. – Когда вы убили в Париже Стефанакиса, то сохранили жизнь шоферу. А также горничной в берлинском „Хилтоне" и другому шоферу, теперь уже в Рио, когда застрелили генерала Фалькао. Интересно, кем вы себя считаете – уж не Всевышним ли?
– Таковы правила игры. Я охотился не на них.
– Игры? – переспросил Морган. – И что же это за игра такая?
– Вам следовало бы знать. Вы достаточно долго играли в нее. Самая волнующая игра на свете, где конечная ставка – собственная жизнь. Признайтесь честно – хоть что-нибудь еще будоражило вашу кровь столь же сильно?
– Вы сумасшедший, – пробормотал Морган.
– Ну почему же? – Микали выглядел несколько удивленным. – Я делал то же, но в военной форме, и меня награждали медалями. Как вас сейчас. Так что, когда вы смотритесь в зеркало, то видите меня.
Он заиграл другое произведение, полное жизни и энергии.
– Интересно, что вы здесь совсем один, – продолжал Микали. – А где „Д-15" и спецслужба Скотленд-Ярда?
– Я хотел расправиться с вами в одиночку.
Музыка перешла в крещендо. Морган изготовился для схватки.
– Нравится? – спросил Микали. – Прокофьев, Четвертый фортепианный концерт си бемоль мажор для левой руки.
На крышу рояля легла его правая рука, сжимающая „вальтер". Морган метнулся в сторону, и пуля только чиркнула ему по плечу. Он вырвал из розетки шнур от лампы на журнальном столике, и комната погрузилась во тьму. „Вальтер" выплюнул огонь еще и еще раз, но Морган уже выпрыгнул из ближайшего окна, пересек террасу и тяжело спрыгнул в лежащий на три метра ниже сад.
Собака у коттеджа заливалась лаем. Морган устремился к краю обрыва, петляя между оливами. Микали, без колебаний последовавший за ним, не отставал.
На землю уже спустилась почти непроницаемая тьма, и только горизонт пылал оранжевым пламенем. Морган достиг края обрыва и понял, что дальше бежать некуда. Целое мгновение его силуэт четко вырисовывался на фоне оранжево-золотого заката. Микали выстрелил на бегу. Пуля столкнула Моргана вниз. Он вскрикнул и исчез.
Микали заглянул в бездну. За его спиной раздались шаги, и из темноты возник Константин с дробовиком в одной руке и фонарем – в другой. Микали взял у него фонарь, включил его и направил на мрачные волны, бушующие между камней.
– Мальчик спит? – спросил он.
– Да, – кивнул старик.
– Хорошо. Доктор Рили приедет завтра утром из Афин на первом катере. Встретишь.
Когда Микали зашагал обратно в сторону террасы, старик бросил взгляд на темное море, перекрестился и побрел к коттеджу.
Примерно час спустя Жан-Поль Девиль вошел в свою парижскую квартиру после ежегодной вечеринки с коллегами – адвокатами по уголовному праву. Большинство из них решили продолжить праздник в одном из заведений Монмартра, очень популярном среди джентльменов средних лет, ищущих приключений. Девиль сумел элегантно ускользнуть.
Когда он снял пальто, зазвонил телефон. В трубке раздался голос Микали.
– Я уже целый час накручиваю диск.
– Я был на обеде. Какие-нибудь неприятности?
– Объявился наш друг из Уэльса. Он узнал обо мне все.
– Господи помилуй. Откуда?
– Понятия не имею. Однако мне удалось установить, что он ни с кем не поделился своими знаниями. Ему слишком сильно хотелось поквитаться со мной лично.
– Вы с ним разобрались?
– Без всякого сомнения.
Девиль задумался, наморщив лоб. Наконец он принял решение.
– Учитывая сложившиеся обстоятельства, думаю, нам надо встретиться. Если мне удастся попасть на утренний рейс до Афин, то на Гидру я прибуду к часу по местному времени. Нормально?
– Отлично, – отозвался Микали. – Сегодня утром приезжает Кэтрин Рили, но ничего страшного.
– Разумеется, – согласился Девиль. – Пусть жизнь идет своим чередом. До встречи.
Микали налил себе еще коньяку, подошел к столу и открыл папку с информацией о Моргане. Он долго вглядывался в смуглое, изрезанное глубокими морщинами лицо, а потом швырнул папку в огонь, после чего сел за рояль, размял пальцы и заиграл „Пастораль" с невообразимым чувством и нежностью.
12
Почти всю жизнь Георгиас Гика ловил в море рыбу, а жил в том же крохотном домике, где родился семьдесят два года назад, в сосновом лесу над виллой Микали.
Четверо его сыновей в разные годы уехали в Америку, и только его жена, старуха Мария, всегда оставалась ему помощницей. Чтобы он ни говорил, она ни в чем ему не уступала и справлялась с лодкой не хуже мужа.
Дважды в неделю, отчасти для развлечения, отчасти ради дополнительного приработка, они, как обычно расставив ночью сети, выключали огни и пересекали пролив, чтобы в таверне на берегу Пелопоннеса взять груз контрабандных сигарет – товара, неизменно пользовавшегося большим спросом на Гидре. На обратном пути они выбирали сети. Успех сопутствовал им неизменно до того дня, когда Мария, включив мощные лампы для привлечения рыбы, увидела протянутую к ней руку и залитое кровью лицо.
– Господи, морской дьявол! – вскричал Георгиас и замахнулся веслом.
Жена отпихнула его в сторону.
– Отойди, старый дурак. Человека от нечисти отличить не можешь? Лучше помоги затащить его в лодку.
Она осмотрела Моргана.
– В него стреляли, – сообщил муж.
– Сама вижу. Два раза. С плеча содрано мясо, и вот еще, выше локтя. Пуля прошла навылет.
– Что нам теперь делать? Отвезти его в город к доктору?
– Зачем? – презрительно бросила Мария; как и для большинства старых крестьянок на Гидре, она отлично разбиралась в лекарственных травах. – Что такого может доктор, чего не могу я? И не забывай про полицию. Придется им сообщить, и тогда как мы объясним, откуда у нас сигареты? – Ее обветренное лицо сморщилось в улыбке. – Ты слишком стар для тюрьмы, Георгиас.