Микали взял Кэтрин за плечи и развернул лицом к себе.
– Я сам тебе это говорил. Неужели ты не помнишь? В день нашего знакомства, когда я играл в Кембридже. Мы обсуждали девицу Гофман и обстоятельства убийства, и я рассказал, что находился во Франкфурте в день преступления.
События того дня с необычайной яркостью предстали перед Кэт, и она даже застонала от облегчения.
– Господи, правда. Теперь я вспомнила. Он уже обнимал ее.
– Наверное, полковник сошел с ума. И что, он со всеми делится своими подозрениями относительно меня?
– Нет, – ответила Кэтрин. – Я спросила его, говорил ли он с Бейкером – сотрудником спецслужбы, – и он ответил отрицательно. Мол, это дело касается только его одного.
– Когда он так ответил?
– Вчера рано утром – по телефону.
– И с тех пор ты с ним не виделась?
– Нет. Он сказал, что хочет еще кое-что проверить. И обещал держать меня в курсе событий. – Слезы хлынули у нее из глаз. – Он же одержимый, понимаешь? Я боюсь.
– Тебе нечего бояться, мой ангел. Абсолютно нечего. – Микали отвел Кэтрин к кровати и откинул одеяло. – Тебе просто надо хорошенько выспаться.
Она подчинилась, как ребенок, и легла, зажмурив глаза и вся дрожа. Некоторое время спустя он скользнул к ней под одеяло. Кэтрин уткнулась лицом в его плечо. Микали обнял ее одной рукой, а другой начал расстегивать на ней халат. Потом его губы приникли к ее губам, и она сжала его в объятиях с такой страстью, на какую не считала себя способной.
Девиль облокотился на перила и устремил взор через пролив, где в мареве полуденного зноя плыл остров Докос.
Микали вышел на террасу, держа по бокалу в каждой руке.
– Полагаю, вы по-прежнему склонны портить хороший коньяк льдом?
– Разумеется. – Девиль взял бокал и повел рукой в сторону моря. – Как здесь прекрасно. Вам будет этого не хватать.
Микали поставил бокал на перила и закурил.
– Что вы имеете в виду?
– Все очень просто. Вы сделали свое дело. И я тоже. Если Морган успел вас раскрыть, то в конце концов то же самое сделает и кто-нибудь другой. Ну, не завтра и даже не через год. Но через два года – наверняка. – Адвокат улыбнулся и пожал плечами. – А может быть, уже в следующую среду.
– И если они – кто бы они ни были – поймают меня, – закончил за него Микали, – вы не сомневаетесь, что я заговорю? Продам вас с потрохами?
– Резиновые дубинки ушли в прошлое вместе с палачами гестапо, – заметил Девиль. – Вам в руку воткнут шприц и вкатят медвежью дозу сакинилхлорина – есть такое очень неприятное вещество, после которого вы только что коньки не отбросите. Ощущение настолько ужасное, что мало кто соглашается на повторную инъекцию. – Девиль мягко улыбнулся. – Я в подобной ситуации запою, как пташка. И Критский любовник тоже.
Далеко в море по волнам пронесся катер на подводных крыльях.
– И что же вы предлагаете? – спросил Микали.
– Пора возвращаться домой, дружище.
– В матушку-Россию? – расхохотался Микали. – Возможно, там действительно ваш дом, старина, но мне там делать нечего. И если уж на то пошло, вам тоже. Вы слишком долго отсутствовали. Вам дадут талон на право посещения закрытого отдела ГУМа, но это все равно не „Гуччи". А когда вы встанете в очередь на Красной площади, чтобы взглянуть на Ленина, вам припомнится Париж, Елисейские поля и запах каштанов после дождя.
– Очень поэтично, но сути не меняет. Моя старенькая бабушка страдала от ревматизма и за сутки предсказывала дождь.
Я могу предчувствовать неприятности с неменьшей точностью. Пора уносить ноги, уж поверьте мне.
– Для вас, возможно, – упрямо насупился Микали. – Но не для меня.
– Но что вы намереваетесь делать? – В голосе Девиля звучало искреннее недоумение. – Я не понимаю.
– Жить одним днем, не загадывая на завтра.
– А когда наступит роковой час и за вами придут?
Свободный кашемировый свитер Микали скрывал пистолет в кобуре. Его правая рука вдруг выскользнула из-за спины, сжимая „вальтер".
– Помните мою „ческу"? То мое лондонское оружие. А вот – местный вариант. Я же говорил – я всегда наготове.
Зазвонил телефон. Микали извинился и направился "в глубь дома. Девиль же присел на балюстраду, глядя на Докос и попивая коньяк. Конечно, Микали прав. Единственный город, где стоит жить – это Париж. Ну, еще Лондон, в хорошую погоду. Москва для него теперь – всего лишь пустой звук. Девиль подумал о русской зиме и невольно вздрогнул. К тому же у него там никого практически нет. Какие-то двоюродные братья. Вот и вся родня. Однако разве у него есть выбор?
Микали с радостным видом вернулся на террасу. В одной руке он держал бокал, в другой – бутылку „Наполеона".
– Все-таки жизнь – удивительная штука, – объявил он, лучась от возбуждения. – Звонил Бруно, Бруно Фишер, мой агент. С ним связался Андре Преви. В субботу – последний вечер фестиваля „Променад". Мэри Шродер должна была исполнять концерт Джона Айленда. Но накануне она, дурочка, играла в теннис и сломала руку.
– И вас просят выступить вместо нее?
– Преви предложил поменять программу. Я сыграю Четвертый концерт Рахманинова. Мы уже исполняли его вместе, так что много репетировать не придется. Итак, посмотрим. Сегодня четверг. Если я успею на вечерний самолет, то завтра прилечу в Лондон. И у меня останется два дня на репетиции.
Девиль никогда не видел Микали таким оживленным.
– Нет, Джон, – запротестовал он. – Возвращаться сейчас в Лондон – самое худшее. Я нюхом чую беду.
– Фестиваль „Променад", – мечтательно протянул Микали. – Самое значительное событие музыкальной жизни Европы. Какого черта – всего мира! Знаете ли вы, что там происходит на закрытии?
– Нет.
– Тогда вы упустили одно из самых впечатляющих событий в жизни. Зал набит битком, ни одного свободного кресла, а на пространстве перед сценой плечом к плечу толпятся молодые ребята, три дня стоявшие в очереди. Представляете, что значит получить приглашение играть в такой вечер?
– Да, – медленно кивнул Девиль. – Представляю.
– Ничего вы не представляете, старина. Абсолютно ничего.
Одним глотком Микали допил коньяк и швырнул бокал с обрыва. Стекло блеснуло на солнце, как кусочек живого огня, и рассыпалось на мельчайшие осколки на камнях внизу.
Кэтрин Рили проснулась и некоторое время не могла припомнить, где находится. Кроме нее, в комнате никого не было. Часы показывали полтретьего дня.
Она надела джинсы и простую белую блузку, сунула ноги в босоножки и отправилась на поиски Микали.
В гостиной его не оказалось. Звук голосов привел ее на террасу, где она увидела его в обществе Девиля.
Джон бросился к Кэтрин навстречу, обнял за талию, чмокнул в щеку.
– Тебе лучше?
– Кажется.
– Жан-Поль, позвольте представить вам свет моей жизни, доктора Кэтрин Рили. Предупреждаю: следите за тем, что говорите, а то она запсихоанализирует вас до смерти.
– Очень приятно, доктор. – Девиль галантно поцеловал даме руку.
Микали, не в силах сдерживаться, сжал ее ладони в своих.
– Я только что разговаривал по телефону с Бруно. Преви хочет, чтобы я заменил Мэри Шродер. С Рахманиновым!
Кэтрин знала, что для Микали „Рахманинов" значил только одно – Четвертый концерт.
– Когда? – спросила она.
– В субботу – в последний день фестиваля.
– Чудесно! – В порыве радости девушка обвила руками шею Микали. – Но суббота уже послезавтра.
– Знаю. Придется улетать из Афин сегодня вечером, чтобы осталось довольно времени на репетиции. Надеюсь, ты не очень возражаешь? В конце концов ты только что прилетела.
– Конечно. – Кэтрин перевела взгляд на француза. – А вы, мсье Девиль? Вы тоже едете?
– Нет, – ответил за него Микали. – Жан-Поль должен вернуться в Париж. Он приехал только затем, чтобы дать мне на подпись кое-какие бумаги. Он отвечает за юридический аспект организации одного фонда, учрежденного бизнесменами из Парижа и Лондона. Цель фонда – помогать особо талантливым молодым музыкантам. Уже куплен большой дом неподалеку от Парижа. Когда его обустройство закончится, мы планируем проводить там мастер-классы.