– Что еще я могу для вас сделать, полковник?
– Лучшее для тебя – забыть, что ты вообще меня когда-нибудь видел.
– Договорились.
Морган, одетый в привезенные старшим сержантом старую шинель и твидовую кепку, вышел из машины и склонился над окном.
– Спасибо, Джок. А теперь убирайся, и подальше.
„Кортина" уехала. Морган поднял воротник шинели и направился к служебному входу. У статуи принца-консорта он остановился и огляделся вокруг. У крыльца стояли три полицейских в форме. У остальных дверей также расположилось по меньшей мере по одному полисмену. Всюду, куда ни падал его взгляд, он видел блестевшие под дождем форменные шлемы.
Вдруг из-за угла появился грузовик и затормозил у служебного входа. На его борту красовалась фамилия одного из лучших в Лондоне пивоваров. Три или четыре грузчика в плащах и капюшонах начали доставать из машины ящики с пивом под бдительным оком полицейских.
Морган метнулся через дорогу и замер в тени, отбрасываемой грузовиком, дожидаясь подходящего момента. Два молодых полисмена со смехом повернулись друг к другу. Грузчик с ящиком скрылся за поворотом. Не колеблясь ни секунды, Морган обогнул грузовик, подхватил следующий ящик и, водрузив его на плечо, устремился к двери.
Полицейские громко рассмеялись чему-то, но они уже остались позади. Оставив слева будочку вахтера, Морган свернул в коридор, следуя за впереди идущим грузчиком, который явно направлялся в один из баров концертного зала.
Приоткрытая дверь справа выходила на лестницу. Морган скользнул в нее, поставил ящик в темном уголке и оказался в одном из характерных для Алберт-Холл длинных извилистых коридоров. На противоположной двери виднелась табличка с надписью „Выход". Он открыл ее, переступил порог и оказался в начале прохода, упиравшегося в сцену. И его глазам наконец предстал Джон Микали.
Близился финал. Микали разминал пальцы в ожидании, пока оркестр исполнял главную тему. Он всей грудью втягивал воздух, готовясь к тому огромному физическому напряжению, которого требует от музыканта заключительная часть концерта.
Он, не отрываясь, смотрел на дирижера, дожидаясь сигнала, и вдруг за плечом Преви увидел, как в дальнем конце зала приоткрылась дверь и в проеме возникла фигура Моргана.
Потрясение было настолько велико, что на миг он замер, словно обратись в камень. Кэтрин Рили, не сводившая с него внимательных глаз, проследила направление его взгляда, но к тому моменту Морган уже шагнул назад и прикрыл за собой дверь.
„Боже, – подумал Микали. – Он жив. Ухитрился выжить, скотина, и вот теперь пришел за мной". В голове его промелькнула строчка из японского стихотворения: „Никто так не одинок, как самурай. Возможно, только тигр в гуще джунглей".
Он не испугался, напротив – преисполнился злобной радости и какого-то странного восторга. Преви резко кивнул, и Микали, как солдат в атаку, бросился в финал концерта, который, при всем богатстве своего репертуара, любил больше всего. Никогда в жизни он не играл так великолепно.
Когда отзвучали последние аккорды, зал сотрясся от аплодисментов такой силы, каких ему ни разу еще не доводилось слышать за всю карьеру музыканта. Рукоплескали все. Оркестр, Преви, публика. Зрители с протянутыми руками устремились к сцене.
Он глянул в ложу. Кэтрин Рили стояла, вцепившись в перила и не отводя от него потрясенного взгляда. И тут Преви подхватил Джона под локоть и увлек за кулисы.
У порога „Зеленой комнаты" стоял администратор с двумя бокалами шампанского в руках.
– В жизни не слышал ничего подобного, – объявил он, в то время как зрители принялись скандировать имя пианиста.
Микали отпил шампанского и с легкой усмешкой спросил:
– Я хорошо играл, маэстро, или только местами?
Преви, сам немало взволнованный, поднял бокал.
– Друг мой, в жизни время от времени случаются великие мгновения. Сегодня, бесспорно, был один из них. Примите мою глубочайшую признательность.
Микали улыбнулся, отпил шампанского и бросил взгляд через плечо туда, где смыкались два коридора. Где-то там в лабиринте огромного здания, скрывался Морган. Возможно даже, он притаился вон в том темном углу.
Тогда, на вилле, он сказал, что хочет рассчитаться с Микали лично. Не было оснований полагать, что он изменил свое намерение. В конце концов с тех пор ничего не изменилось.
Зал шумел все требовательнее.
– Пошли, Джон, – сказал Преви. – Если мы не вернемся, они полезут на сцену.
Когда они снова возникли в свете юпитеров, зрители принялись выкрикивать имя пианиста и на сцену обрушился поток цветов, студенческих шарфов и шляп. Зал аплодировал стоя, преисполненный благодарности за соучастие в великом событии.
Джон с улыбкой раскланялся, помахал публике, послал Кэтрин Рили воздушный поцелуй. Но его ни на миг не покидала одна-единственная мысль: уйти со сцены можно только через коридор, в конце которого ждет Морган – наверняка ждет.
И вдруг его осенило. Он повернулся, пожал руку первой скрипке и, сделав несколько шагов, оказался на краю сцены. Под ним, на глубине четырех метров, шел проход между креслами, ведущий в главное фойе.
Микали наклонился вперед и, обращаясь к ближайшим к нему зрителям, воскликнул: – Вы прекрасны! Никакие слова не в силах описать моих чувств. Я больше не в силах справляться с волнением.
Он поставил ногу на край сцены и – провалился. В зале раздались вскрики, тут же сменившиеся громовым хохотом. Микали удачно приземлился. Хлопнула дверь, и он исчез.
Теперь хохотали и аплодировали все, даже оркестранты, ибо за всю историю Королевского Алберт-Холла никогда еще ведущий исполнитель не покидал сцену столь необычным образом.
В фойе никого не было, но с минуты на минуту в него хлынет народ, направляясь в буфеты в перерыве между отделениями. Он свернул в третью по счету дверь и выбежал на лестницу, ведущую к запасному выходу. У ее подножья Гарри Бейкер разговаривал с двумя полицейскими. Микали сразу же узнал его и, развернувшись, взбежал вверх по ступенькам.
Неужели он ошибся, и Морган все-таки поступил разумно? Микали помчался по все еще пустому коридору в направлении служебного входа. У последнего поворота он притормозил и осторожно выглянул из-за угла. Под дождем стояли двое полицейских – никогда за все время его выступлений в Алберт-Холл он не был свидетелем ничего подобного.
Увиденного оказалось достаточно. То самое шестое чувство, что так долго оберегало Микали, подсказало ему, что опасность чрезмерно велика. Он повернулся и поспешно зашагал назад – элегантный человек в черном фраке и белой бабочке, странно выглядевший в пустынном коридоре. Внезапно из-за угла возник Андре Преви и сопровождении толпы разодетых в пух и прах людей, моментально окруживших пианиста.
– Чего вы добивались? Хотели сломать себе шею? – спросил Преви, пробившись сквозь восторженных почитателей. – Неслыханный способ прощания с публикой – даже для последнего дня фестиваля.
– Я только надеялся внести свой скромный вклад в формирование новых традиций, – отшутился Микали.
– Ну, хорошо. Вас, между прочим, уже давно ждут в приемной принца-консорта. Герцогиня Кентская, посол Греции, премьер-министр. Не стоит испытывать их терпение. Мы ведь все-таки не где-нибудь, а в Англии, – добавил дирижер со смехом.
Он подхватил Микали под локоть и решительно увлек за собой.
Кэтрин Рили с огромным трудом проталкивалась по запруженной публикой лестнице, ведущей в приемную принца-консорта. Наконец она добралась до стеклянной двери, где путь ей преградил служитель в форме.
– Ваше приглашение, мисс.
– У меня нет приглашения, – ответила она. – Мы с мистером Микали близкие друзья.
– Сегодня все его друзья, – отозвался служитель и указал на переполненную лестницу. Тут же группа студентов принялась скандировать: „Микали! Микали!"