Впрочем, вмешиваясь в драку, Терв не ожидал, что общение с Кродом станет для него по-настоящему интересным. Благодаря нему он узнавал часть мира, которая прежде не была ему знакома, но это было объяснима и предсказуемо. Неожиданностью явились их долгие беседы, иногда переходящие в споры, о философии, о судьбах мира, о людях, о том, о чём у него прежде не было привычки говорить часами. Крод удивлял его, в том числе и тем, что его слова не были пустыми, как разглагольствования юношей, ощущавших в себе силы изменить мир благодаря бушующим гормонам. Крод был человеком действия, и любые его идеи непременно обретали воплощение в той или иной форме. И Терву посчастливилось наблюдать за реализацией множества из них. Ивейа приняла Крода дружески с первого момента их встречи.
- У него такие добрые глаза, - сказала она Терву, когда они остались наедине. - Я бы очень хотела быть его другом.
Её желание исполнилось. Терв безревностно наблюдал за тем, как возникают между его музой и Кродом нити нежной дружбы. Он дарил ей механические музыкальные шкатулки, а она оттачивала чистоту звучания их нот, он учил её тому, что знал, а она, склонив голову, слушала его и иногда спрашивала о чём-то так метко, что молниями загорались новые идеи в его голове.
"Он тоже потерял её, - вдруг подумал Терв. - Она была не только моей". И сквозь безразличие проступили призвуки щемящей тоски.
- Крод, - сказал Терв. - Может быть, если мы оба выполним свои задумки успешно, мы ещё встретимся.
- Конечно, - опустив голову, пробормотал Крод. - Может быть.
В день отлёта Терв провожал друга в путь. Огромная площадка, подготовленная для старта, была заполнена небольшими группами людей, которые прощались с теми, кто улетал. Большой неуклюжий космический корабль находился в её центре. Внутри мигали бесчисленными лампочками панели непонятного Терву предназначения, тянулись хитросплетения проводов. Крод оторвался от поглощавшей его предполётной работы. Всё было проверено и перепроверено достаточное количество раз. Уэтер и Ло-оте-ни уже попрощались с Кродом и Иртом, тоже отбывавшим в экспедицию. Терв пожал руку Лишённого, благополучно восстановившегося после полученных ранений, и пожелал ему счастливого пути. Теперь они с Кродом остались одни в одном из пунктов управления кораблём.
- Мы в твоей стихии, - сказал Терв, и губы его сумели сложиться в грустную улыбку.
Крод кивнул.
- Мне страшно, мастер, - признался он. - Несмотря на все предвкушения и надежды, я боюсь.
- Всё будет хорошо, - ответил Терв, и в словах его звучала уверенность.
Лишённый посмотрел на друга с удивлением. Не в привычках Терва было произносить общепринятые клише утешающих фраз.
- Я попросил провидца взглянуть на вероятности вашего успеха, - пояснил ассасин. - Прогнозы очень благополучны. Шансы провала высмотреть было непросто. Я думаю, вас ждёт много интересного.
- Спасибо, - ответил Крод немного невпопад. - Терв, я подумал о твоих словах. Что мы встретимся. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы это произошло, обещаю.
Они обнялись на прощанье, и грусть расставания стала пронзительной.
В облаке рёва, дыма и пламени корабль оторвался от земли, унося прочь из гибнущего мира тех, кто нашёл свой путь, чтобы из него убежать. Терв, стоя в стороне от всех, кто наблюдал за запуском и тоже кого-то провожал, смотрел, как летательный аппарат уменьшается, превращаясь в яркую точку, слушал, как его рокот переходит в тонкий свист, а затем уступает место тишине. В дни конца мира случается много прощаний.
Когда всё закончилось, Уэтер подошёл к нему, положил руку на плечо. Тёмный призыватель незаметно стал ведущим с тех пор, как Терв потерял своё вдохновение. В числе других немногочисленных соратников он искал способы занять внимание Терва, привлечь его к той или иной деятельности.
- Нам пора заняться подготовкой портала, - сообщил Уэтер.
Терв отправился за ним. Его магия всё ещё повиновалась ему, и её пульсирующая сила была нужна, чтобы спасти тех, кто искал свой путь выживания.
- Ты больше не пытаешься найти способы побега, - сказал Тераэс. - Ты отчаялась выбраться из моего плена?
Лаинь пожала плечами, будто пытаясь сбросить его руку, лежавшую на них. Повернула голову, глаза в глаза, дыхание в дыхание.
- Милорд лучше меня знает, что побег невозможен. У меня нет возможности попрощаться, в отличие от всех, кто расстаётся на грани конца мира.
Ветер внутри взметнулся вихрями. Так приятно было быть рядом без необходимости сдерживать, сковывать, скрывать свою ауру до предела, доступного хрупкому человеческому восприятию.
- Ты могла бы попрощаться в снах, - предложил Тераэс. - Я покажу тебе эту технику.
Он коснулся пальцами её лба, посылая сконцентрированный поток информации о том, как она могла переплести нити магии, чтобы прийти в сны тех, с кем хотела говорить. Она приняла, с пониманием и благодарностью.
- Спасибо, милорд, - сказала она.
Плечи её расслабились под его прикосновениями.
Эсвейн трепетал, терзаемый, и угасал день за днём, превращаясь из благоухающих, пышущих жизнью джунглей, в опустошённое, истерзанное пространство. Ломались с треском многолетние деревья. Превращались в пыль скалы. Исчезали с лица земли тщательно выстроенные жилища людей.
Ливейра и Эм, рука об руку, волосы в волосы, сидели на устоявшей ещё скале, высоко, недвижные в потоках ветра. Они ждали Сирасма, и тот, как свойственно детям ветра, торопился и не успевал на встречу.
- Помнишь, - спрашивала Ливейра, - как мы бродили по лианам в темноте, когда искали источник мудрости в сердце леса?
- Помню, - кивал Эм. - Тогда мы были слишком молоды, чтобы понимать, что мудрость не может быть спрятанным в чаще артефактом.
- Зато могли находить друг друга.
- Чему не мешает ни опыт, ни мудрость, - улыбнулся он.
Перед их мысленным взором рисовалась картина душной летней ночи, когда Ливейра подхватывала его, сорвавшегося, заботливым заклинанием левитации, а он успокаивал её, восстанавливая её силы.
- Помнишь, - спрашивал Эм, - как мы хотели обнаружить неведомый смысл рун, испещряющих тайный камень Эуцерейна, и его хранитель прогнал нас, но не смог лишить памяти?
- Помню, - отвечала Ливейра, проводя пальцами нежно по его руке, и погружалась снова в воспоминания. Полные успехов и неудач, поражений, принятых за победы, или побед, отдающих горечью поражения. И бесконечное тепло приключений или просто дней, проведённых вместе, важных для них обоих и больше ни для кого, наполняло эсвинцев. Эти разговоры о воспоминаниях были важны сейчас, как никогда, они создавали, закрепляли, удерживали сеть, которая должна была связать их крепче, чем они были связаны.
- Что останется от меня? - спрашивала Ливейра, поглощённая ожиданием.
- Ты, - усмехался Эм. - Когда-нибудь мы вернёмся.
Сирасм появился, неосторожный, трепещущий, растрепал волосы приветствием, зашелестел по скале воздушной дымкой. Эсвинцы поднялись и, не размыкая рук, принялись читать заклинание развоплощения. Дух поддерживал их своей силой, которую укрепил и напитал недавней встречей с Изначальным. Эсвинцы могли покинуть Циас, уйти в другие миры, их сила, переплетённая с энергиями миров, возможно, сильно ослабла бы, но их личностная целостность вполне могла не пострадать. Ливейра и Эм решили иначе, им не хотелось переставать быть частью миров, в которых они встретились и в которых были самими собой и были вместе две сотни лет. Уже давно они лелеяли в себе мечту пойти по пути развоплощения, обратиться энергией мира, раствориться в нём. Эта мечта была для них путём окончания их срока, они собирались воплотить её, когда их естественные жизни будут подходить к концу. Эсвинцы - долгоживущая раса, но и они не вечны, и однажды приходит время перестать существовать, но они, как и многие другие, не знают точно, какой путь ждёт их за гранью смерти. До разгулявшихся разрушений игривого Ветра, стирающего свои творения, они могли думать о том, что их срок придёт ещё нескоро и их жизни не прожиты ещё и наполовину, однако Изначальный неожиданно привёл их к тому, чтобы ускорить события. Сирасм был хорошим помощником как представитель стихий Ветра. Он, возможно, лучше всех прочих духов умел чувствовать настроение ткани мироздания, поэтому его поддержка была незаменима. Но его задача была не только в том, чтобы помочь провести ритуал. После его окончания он окутает собой, впитает и сохранит тех, кто были когда-то Эмом и Ливейрой, и, когда придёт его время раствориться в Изначальном, во время катаклизма или после него, он заберёт их с собой неизменными.