Заключённому было плохо, очень плохо, сейчас он на своей шкуре испытывал то, что чувствовали его недавние клиенты, многие из которых не доживали до двадцати. Наступил час, когда порог боли вновь перешёл все границы, когда Семёныч начал метаться по камере, кусая себе руки и, отчаянно воя, бился головой об стену. В этот момент распахнулась дверь, гостеприимно впуская хозяина подземелья. Роев шагнул внутрь с накрытым подносом, весь в ссадинах и синяках. Не успел он слово сказать, а наркоман кинулся к нему, словно ручная собачонка в ноги, умоляя дать ему хоть немного наркотика.
Цыган достал из чёрных джинсов маленький пакетик с белой массой внутри и потряс им.
— А что мне за это будет? — поинтересовался он.
— Всё, что хотите, я всё сделаю, только дайте мне кокаину! — униженно поклянчил барыга.
— Неужели всё?
— ДА.
— Даже полы языком вылизывать будешь?
— БУДУ!
— Не стоит. У меня для тебя есть получше мысль, — сказал хозяин подземелья и откинул белую узорчатую ткань с подноса.
Семёныч увидел на листе три вещи: тяжёлый молоток, железные клещи и кухонный тупой нож.
— Попробуй пока обойтись без наркоты, заглуши боль.
Арестант вопросительно взглянул на Роева.
— Ты же говорил, что на всё пойдёшь. Докажи. Докажешь, получишь то, что желаешь, — Денис снова показал заветный пакетик. — Бери! Или я сейчас ухожу.
Цена понятна, но и плата будет за неё нешуточная, наркоману было уже всё равно, как заставить ломку замолчать. Он остервенело схватил молоток, положил ладонь на тахту и, ненавистно посмотрев на мучителя, что было мочи саданул себе по пальцам левой руки. Крича и задыхаясь от приступа боли, барыга прижимал отбитую руку к груди.
— А ещё? — самодовольно попросил цыган.
Тот, превозмогая слившуюся воедино с ломкой режущую боль, закрыл глаза и, проклиная день, связавший его с наркоторговлей, замахнулся молотком — попал по большому пальцу ноги, отчего стал кататься по грязному полу, обливаясь слезами.
— Молодец, — проговорил Роев и, кинув пакетик сверху на корчащегося беднягу, не торопясь, ушёл, прихватив инструменты.
Семёныч, забыв обо всём на свете, лихорадочно распаковал подачку, он получил своё счастье.
Глава 28
Молодая, явно влюблённая пара, что было видно по нехитрым признакам, сопутствующим этому чувству, приблизилась к речной заводи, утонувшей в летней зелени. Мужчина, нежно улыбаясь, помог спутнице ступить на покачивающуюся у берега лодку. Прекрасная китаянка в белоснежном сарафане, восторженно вскрикнув, сделала первые шаги, едва не потеряв равновесия, затем присела на заднюю скамью. Меньшиков сел на соседнюю и, взяв вёсла, начал грести от суши. Сегодня был особенный день: лилось яркое солнце, заботливо оглаживая всех людей теплом, к тому же Евгений был трезв, его взор был ясен, он неотрывно, загадочно, словно ребёнок, любовался своей женщиной с необъяснимой улыбкой. А она, как весна, смущаясь, немного краснела, что добавляло ей какого-то редчайшего шарма, того, без чего уже не мог обойтись ветреный журналист. Вскоре они оказались посреди Суры, Евгений взял руку девушки и подобно старинному принцу, поцеловал её, потом откуда-то из низины на дне лодки достал букетик из полевых цветов, поднеся его красавице. Донгмэй с восторгом приняла букет и вдохнула аромат коктейля скромных цветов, нечаянно поблагодарив ухажёра на китайском.
— Это пустяк, моя принцесса. Я хочу сделать для тебя больше, — серьёзным тоном проговорил Меньшиков в ответ на её языке.
Её глаза удивлённо раскрылись.
— Откуда такие познания? — поинтересовалась Донгмэй.
— Первый урок китайского для меня не прошёл даром. — Он закурил.
— Мне приятно.
Кавалер опустил руку в воду, после чего игриво осыпал серебряными брызгами лицо своей дамы: "А теперь тебе приятно, Мэй?" Она вначале сжалась, затем ответила тем же: "Ах, так!"
Перестрелку водой закончила китаянка тогда, когда Евгений начал читать ей стих.
Я вас люблю, — хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
А где-то совсем рядом, за столиком уютного летнего кафе, представительный мужчина в деловом светлом костюме неспешно пил виноградный сок, с интересом посматривая: на искрящиеся волны Суры и покачивающуюся лодку. Его уединение нарушил подсевший на соседний стул мент отвратительной наружности, чьи рыжие лохмы с поросячьей щетиной на толстом лице делали его похожим на натурального хряка. Роев неприязненно осмотрел явившегося субъекта: