Побережье выглядело странно пустынным, словно вымершим.
Двигаясь вдоль берега, я не миновал никаких селений, никаких рыбацких деревушек, ни одного даже мелкого городишки, ни одного хутора, который бы окружали росшие в изобилии деревья. Пышная растительность сопровождала весь путь моего следования; в воздухе витал волнующий запах моря, соленый и острый. Зеленое и красное солнца изливали свои опалиновые лучи на ландшафт и блистающий простор голубой морской глади. Но за все время пути я не встретил ни одной живой души.
Когда предоставленная мне тодалфемами провизия подошла к концу, я воспользовался умениями, приобретенными в бытность мою кланнером, и поохотился для пополнения провианта. Вода в ручьях и родниках казалась столь же сладкой на вкус, как и эвардовское вино из Зеникки. По пути я медленно работал над длинной кольчугой, расшивая соединенные звенья вдоль позвоночника и по бокам и соединяя их заново кожаными ремешками, чтобы получить более широкую кольчужную рубашку. С работой этой я не спешил, и шагал тоже не спеша. Если эти навознобрюхие Звездные Владыки хотели, чтобы я делал за них грязную работу, то сроки буду устанавливать я сам.
Я не мог быть уверен, что организовали все это именно Звездные владыки. Однако я испытывал уверенность, что если бы они не желали моего путешествия туда, куда сейчас лежал мой путь, то уже давно остановили бы меня. Как мне представлялось, Саванты, каким бы таинственным могуществом они не обладали, не могли, в конечном счете, навязать свою волю Эверойнай, Звездным Владыкам.
Кто вынуждал меня лечь на этот курс, не имело значения. (Я не сбрасывал со счетов возможность появления на арене боевых действий и конфликтов, совершенно недоступных моему пониманию, какой-то третьей силы). Главное было то, что на Крегене меня использовали. Меня использовали в Зеникке для свержения Наизнатнейшего Дома Эстеркари. Я добился этого, став по ходу дела князем Стромбора. А затем в миг победы, когда я собирался обручиться с моей Делией, меня перебросили обратно на Землю. О да, меня использовали - как хитрый и неумелый капитан использует своего старшего помощника, заставляя того выполнять работу, выходящую далеко за рамки его служебных обязанностей. Так что я хорошо помню тот миг, когда шагал вдоль цепочки невысоких утесов над морем, над гладью внутреннего моря Турисмонда, при свете двух солнц, а соленый бриз дул мне в лицо. Если уж меня и должны использовать в качестве того, кого современный мир, мир двадцатого века, называет аварийщиком, то я буду аварийщиком для Звездных Владык, Савантов или кого там еще, но на своих условиях.
Ничто сделанное мной не должно быть помехой поставленной мной цели найти Делию. Но, равным образом, я ничего не мог предпринять для ее поисков, пока не разберусь с наличной задачей. И потому я, соответственно, шагал вперед - если не с легким сердцем, то, по крайней мере, не слишком угнетенный душевно. И я жаждал столкнуться со сталью в руке с каким-нибудь осязаемым противником.
Прежде моя жизнь не была особо счастливой. Счастье, как я имел склонность думать в те давние дни, - это своего рода мираж, который видит в пустыне умирающий от жажды. Я нашел много чудесного и приятного среди своих кланнеров и приложил немало усилий, чтобы завоевать Делию на-Дельфонд только для того, чтобы потерять ее в тот самый миг, когда добился успеха. Мне хотелось бы знать, буду ли я когда-нибудь в состоянии сказать вместе с мистером Ратующим-за-Правду из "Пути Паломника" Бэньяна: "С огромным трудом я добрался сюда, однако не сожалею теперь обо всех тех тяготах, с коими столкнулся, дабы прибыть туда, где сейчас нахожусь".
Проходил день за днем, а я все не видел никаких следов человеческой жизни. Единственным событием было то, что я уклонился от столкновения со стаей грундалов. Посмотрев на пустынное море, я зашагал через безлюдную сельскую местность.
Увиденное мной в Ахраме, и те знания, которые я приобрел - в основном за долгие часы чтения в свободное от вахт время - побудили меня сделать крюк в сторону от моря. На картах тодалфемов внутреннее море - или "Око Мира", как оно значилось курсивом на древнем пергаменте - выглядело напоминающим формой боб, сгорбленный на севере и протянувшийся более чем на пятьсот дуабуров10 с запада на восток. Из-за извилистости береговой черты его усеивали заливы, полуострова, острова и речные дельты. Ширину его было трудно точно измерить, хотя форма боба дает хорошее представление о пропорциях.
Средняя ширина могла быть порядка ста дуабуров; однако при этом не принимаются в расчет два меньших, но все же приличного размера моря, врезающихся в южное побережье, куда ведут узкие проливы. Я по-прежнему находился в северном полушарии Крегена, и, как мне представлялось, Вэллия лежала по другую сторону внешнего океана, того моря, которое в Зеникке мы именовали Закатным - на восток и чуть на север отсюда. Между восточной оконечностью внутреннего моря и восточным концом континента Турисмонд лежат огромные и скалистые горы. За ними простираются равнины, населенные негостеприимными народами, жизнь которых окружена ореолом самых устрашающих и леденящих душу легенд, каких только стоит ожидать от таинственной страны. Также я понял, что жители внутреннего моря - Ока Мира - столь же страстно обожали эти байки, как и народ Сегестеса.
Поэтому я решил податься чуть вглубь материка, прочь от сияющего моря.
На третий день я был вознагражден, оказавшись среди ухоженных кустов сах-лаха с невероятно душистыми цветками, такими же яркими как виденные мной на Великом Канале миссалы. В данный сезон их почки набухали и обещали после созревания богатый урожай и все шансы снять еще и второй.
Я внимательно следил за окружающей местностью, так как имел уже достаточный опыт общения с жестоким Крегеном, чтобы не кидаться куда ни попади, очертя голову, без предварительного наблюдения из укрытия. Увы, под давлением следующих непрерывно одно за другим чрезвычайных обстоятельств я постоянно забываю строгие правила. Здесь, однако, ничего чрезвычайного как будто не присутствовало. Фактически, я тогда рискнул бы предположить, что тут не ведают ни о нападении, ни об опасности. Я ошибся бы в своих предположениях. Но не по тем причинам, которые высказал самому себе, когда затаился в кустах, пристально глядя на упорядоченные ряды хижин, на занятых работой в поле мужчин и женщин, на эти ощущающиеся повсюду порядок и дисциплину.