- Пойду, позвоню Терцо - это же огромный прогресс.
- Только не нужно этого, не надо лишних иллюзий - застонала я, - все остается, как мы и договаривались. Я рожаю, вы - воспитываете.
- Я понимаю, - ее голос прошелестел рядом так быстро, что я даже не успела испугаться. Ничего не могло уже испортить настроения Самюель, как и моего, кстати, тоже. Я думала, что после этого разговора снова стану такой, как и раньше по утрам. Но ничего не происходило - настроение по-прежнему оставалось приподнятым. К сожалению, ни что не влияло на мой аппетит так хорошо, как смена настроений, моих и чьих-либо. Съев яблоко, что крутила в руках Самюель, я все еще думала, чтобы такого перекусить.
Подумав несколько мгновений, я покидала в сумку запасы шоколадок и батончиков. Знала я свой ненасытный живот, не удивительно, что я ем так много, словно за двоих, так как есть мне приходилось за троих. Я впервые подумала о том, что совсем скоро передо мной встанет проблема выбора имен, обстановки комнаты, и еще куча ерунды, которую нужно приготовить до рождения малышей, и кровь застыла в моих венах. Я была готова хоть каждый день ходить на уроки физики и астрономии, лишь бы меня избавили от такой рутины. И самое страшное, я подозревала, что Самюель все равно меня, так или иначе, заставит. Скорее всего, это будет какая-нибудь хитрость, из-за которой я просто не смогу отказать.
Я знала, что должна злиться или расстраивается, но не могла. Самюель и Терцо так много терпели ради меня, разве не смогу я теперь потерпеть ради них? Ответственность - это двухсторонняя медаль: ты зависишь от того кому дорог, но и он зависит от тебя.
Подумав о том, как рад будет Терцо узнать о моем походе в детский магазин, я и сама обрадовалась. В моей голове сразу же возник корыстный план. У меня была определенная сумма на карманные расходы в месяц, и так как я хотела купить сегодня одну очень дорогую вещь, намного превышая сумму на моей кредитке, мне нужно было, чтобы он не налагал на меня штрафные санкции.
Выезжая со двора, я держала в уме картинку счастливой Самюель, замершей с трубкой телефона в гостиной. Она говорила так быстро, что я ничего не могла разобрать, но догадывалась. О чем еще она могла так радостно щебетать отцу?
Я снисходительно покачала головой, мол, какие эти родители странные, и постаралась не замечать, как и сама радуюсь. Что-то я становлюсь сентиментальной.
Солнечная погода только улучшала мое настроение. Я ехала по центральной улице и радостно отвечала на приветствия знакомых. Меня больше не раздражала атмосфера всезнакомства в теперь уже моем городишке, и я поняла, что начала забывать Чикаго, как свой дом. Теперь мой дом был здесь. Я могла себе представить, как мои дети пойдут в местную школу, будут дружить с детьми моих знакомых. И мои мысли не омрачала та мысль, что все же когда-нибудь нам придется уехать, когда люди начнут замечать неувядающую молодость родителей. Или когда придет время поменять свою человеческую жизнь на вечность.
Было уже достаточно поздно, чтобы называть время нашего отправления в город утром. Но почему-то разговор с девочками не клеился. Пока Бет и Ева клевали носом, сонно поглядывая в окно, я могла спокойно подумать.
Калеб после среды так и не приходил, что давало мне понять - наше мирное общение в тот день, больше не повторится. Я могла лишь догадываться о причинах. Он либо обижен на меня, либо до него, наконец, дошло, что я не его бывшая жена, и не собираюсь поддаваться очарованию, и не стану его новой девушкой. Короче говоря, не сдамся во власть его провокаций. Я могла скорее поверить во второе. Калеб не казался тем человеком, которому будет интересно мнение других людей, особенно тех людей, которые ему безразличны.
Не знаю, удивляло или огорчало это Самюель, придумавшую для себя какую-то глупую романтическую историю между мной и Калебом. По крайней мере, Грем до сих пор ни разу не намекнул мне, что Калеб что-либо ему рассказывал. Он по-прежнему относился ко мне с огромной любовью и добротой. Ему нравилось, когда я рассказывала ему о нашей жизни в Чикаго. Словно слушая это, он мог иметь к простой человеческой жизни какое-то отношение. Его стремление меня удивляло. Ну что может быть интересного в повседневной рутине подростка? Уроки, уроки, уроки и самая малость бывших подлых друзей, каковыми они мне когда-то не казались.
Я рассказывала ему о занятиях музыкой, к которой я очень быстро охладела, и рисованием, к которому у меня не было особого таланта. Только однажды, еще на прошлой неделе, когда я рассказывала ему о нашем чудесном учителе в арт-студии, он проболтался о Калебе и его выставках. Оказалось, талант он унаследовал от матери, в свое время хорошо известной критикам и любителям, художнице. Теперь же Калеба считали своим же сыном и внуком Патриции Гровер. Я представила себе, как же его должно было раздражать такое отношение. Он же был так честолюбив, а критики не всегда любили родственников известных художников.
Отец, слушая нас, снисходительно улыбался, думая, что я этого не вижу. Но меня его улыбки не задевали - они напоминали мне о Калебе. Скорее всего, я злилась на Самюель. Она убедила отца в том, что между нами что-то происходит. Более того, я пыталась ее разубедить, как могла, но Самюель только улыбалась, считая все это подростковой скрытностью. Меня бесило ее поведение, но вчера я решила смириться. Какая теперь разница, наверное, Калеб снова вовсе перестанет к нам ходить и она во всем убедится сама.
Удивительно, но рвать и метать мне не хотелось. И в новую волну депрессии я тоже не впала. Я просто смирилась. Скоро закончится этот учебный год, и может, я все же решусь поступить в Лутонскую школу, и избавлю себя от общения с Калебом. Возможно, там мне удастся, конечно же, не забыть его, но найти хотя бы кого-нибудь, кто бы заглушил и притупил эту глупую любовь и муку.
Я быстро заморгала, подумав об этой перспективе, и обрадовалась, заметив, что моих позорных слез никто не видит - Бет и Ева заснули. Оглядев их сморенные лица, я вновь вернула свое внимание к дороге. Я и так ехала медленнее всех, машины, иногда слишком уж активно сигналя, обгоняли меня, и я сразу же уступала дорогу. Когда спереди не ехала машина Теренса, я чувствовала себя неуютно, и моя неуверенность проявлялась в некоторых неправильных виляниях на дороге. А так же спокойствия не прибавляло неправильное (по моим меркам), левостороннее движение, к которому я все еще никак не могла привыкнуть. Возможно, было бы проще, будь и у моей машины, как у здешних, руль с другой стороны.
Сосредоточенность на дороге всегда позволяла мне не думать о нежелательном. В другое время от мыслей меня отвлекали Ева и Бет.
Когда машин вокруг меня стало меньше, я смогла позволить себе посмотреть на мелькающие за окном рыжие деревья, стойко сохраняющее на себе листья. Я почувствовала, как заряжаюсь от них энергией и спокойствием, и понимала, что смогу прожить еще один день без Калеба. Как мог кто-то не любить осень? Еретики, чтоб их!
Из-за моей медленной езды в городе мы оказались на полчаса позже, чем предполагала Бет. Ее машины не пугали, и она вообще не представляла себе, как сложно приходится мне переходить с одной стороны движения на другую. Сегодня она была раздражительнее, чем всегда, и я скинула это на ее бессонные ночи на этой неделе. Она тревожилась по поводу оценки по английскому. Но видя ее волнения, я все равно ничего не могла ей рассказать.
Сегодня мы трое даже решили пропустить школу и поехать с утра в Лутон, так как Бет просто не могла представить, как она пойдет на английский. Ее наверняка пугала мысль, что она отхватит какую-нибудь плохую оценку, когда будет мечтать о Лутоне.
Я и Ева тоже особо в школу не рвались - все мы ожидали выходных.
Мы въехали в город, и первой проблемой, вставшей перед нами, оказался мой голод. По дороге в Лутон я успела съесть все свои припасы, и чувствовала, что все равно готова съесть слона.
Мы нашли кафетерий на малознакомой мне улочке с интересными витринами. Тут же, потом, мы нашли магазинчик спорттоваров. Там было все, что только может понадобиться человеку, любящему активно отдыхать. Я долго разглядывала доску для серфинга, пытаясь разгадать: кому она может понадобиться здесь, не только в Лутоне, но и вообще в Англии. Серфинг у меня ассоциировался с теплом и солнцем. А Англия с Калебом, а значит, с дождливыми пасмурными днями.