Софье Ивановне было велено готовить больше каймака, и вечерами отдыхающий постоялец, сидя за самоваром, пил чай с горячими пышками и каймаком, говорил Маркелу и Илье об овладении средствами всемирного могущества. Наука откроет такое, что издали можно будет в глубине вражеской территории вызывать температуру, от которой воспламенятся леса и деревянные строения. Станет возможным вызывать чудовищные смерчи над землёй противника.
Маркел сидел за столом, стараясь сосредоточенно-важным видом скрывать восторг. Илья налегал на пышки, каймак, отправлял в рот кусочки колотого сахара.
Москанин прожил в доме Даниловых больше недели. Было погожее, ясное утро, когда он остался дома. Фёдор Севастьянович и Маркел понесли из кухни в свинарник вёдра с тёплым кормом; хозяин, бодрясь, сказал, будто в той прежней, до прихода красных, жизни:
- Солнышко взялось припекать! - кинул взгляд на снеговые наносы у забора: - Сугробы-то как уварились!
Когда вывалили корм в корыта свиньям и вышли из хлева, увидели шедшего к ним из дома Москанина в пальто, в беличьей шапке, но без перчаток. За ним следовали три его человека с винтовками за плечом. Фёдор Севастьянович, видимо, неосознанно попятился, оцепенело встал, его сильные руки повисли вдоль туловища, правая, сжимавшая дужку пустого ведра, дрожала. Маркела тронула рвущаяся тревога, с какой хозяин севшим, словно сорванным голосом спросил Москанина, до которого было ещё шагов семь:
- Что-то надо исполнить?
- Возьмите лопату, - сказал тот с вежливостью.
Хозяин как-то рассеянно, словно преодолевая нахлынувшую неохоту, вернулся в свинарник и вышел, сжимая опущенной рукой черенок лопаты, которая волочилась по слякоти. Командир обернулся к своим, сказал, как о чём-то неприятном:
- Женщина во флигеле? Заприте её там.
Потом опять вежливо обратился к Данилову:
- Идите вон туда, за хлев, - и показал рукой.
Из конюшни выглянул поивший лошадей Илья Обреев, один из красногвардейцев позвал его:
- Эй!
Фёдор Севастьянович, за ним Москанин, Маркел, трое красных и Илья зашли за угол хлева, и командир велел Данилову копать яму шагах в пяти от стены, рядом с кучей навоза.
- За что же это меня? - вперив взгляд в человека в пальто, выдохнул Данилов.
- Копайте. Для вас лучше, чтобы скорее кончилось, - равнодушно сказал тот.
- Но я ничего не совершил! - сдавленно выкрикнул Фёдор Севастьянович.
- Хотите уверить, что вы нас не ненавидите? Ну что вы, в самом деле... Вы бы нам мстили при каждом удобном случае, - отчётливо и спокойно проговорил Москанин. - Имейте мужество признать это.
Данилов опустил голову, разгрёб снег лопатой, с силой всадил её в размокшую землю, потом снял шапку; один из красных сказал:
- Дай! - и взял её.
Под колким солнцем плавился слой снега на крыше хлева, с неё срывались капли взблескивающей завесой. Данилов копал в спешке и с видом упрямства и досады, будто ему мешали. Красногвардейцы свернули самокрутки, закурили. Маркел, пристально глядя на роющего себе могилу хозяина, думал: тот молчалив из страха, как бы из-за него не пострадала Софья Ивановна.
Солнечные лучи прикасались к лицу, на резком свету табачный дым едва замечался. Илья Обреев переступал с ноги на ногу, сплёвывал, по нему было видно, до чего не нравится ему то, что делается. Красногвардеец, который раньше не раз с ним разговаривал, предложил ему табаку, клочок газеты, и Илья стал сворачивать цигарку.
Москанин ушёл, обогнув хлев, стала слышна беготня во дворе, хлопали двери надворных построек, долетело:
- Сдела-ам, Лев Палыч!
Когда он возвратился, Данилов с потным лицом, тяжело дыша, лопатой выбрасывал землю из ямы, которая была ему по колено. Командир подошёл к краю, поглядел.
- Довольно.
Фёдор Севастьянович закинул ногу в сапоге на край ямы, опёрся на лопату, поднатужился, но недостало силы подняться наверх. Илья подскочил, протянул руку, помог и тут же проворно подался прочь.
- Верхнюю одежду надо снять, - сказал Данилову Москанин с какой-то профессиональной мягкостью, словно доктор больному.
Фёдор Севастьянович расстегнул поддёвку, которую тотчас взял красногвардеец, другой велел:
- И пинжак снимай!
Данилов остался в холщовой рубахе, опоясанной синим ремешком, под мышками проступал пот тёмными полукружьями.
- Сапоги снимите, - совсем тихо приказал Москанин.
Фёдор Севастьянович, стоя на одной ноге, согнув в колене вторую, попытался стащить с неё сапог, но не смог и тогда сел прямо в грязь и разулся.
- Бейте! - выдохнул и свесил голову.
- Нет, надо встать! - приказал со спокойной строгостью человек в пальто, держа руку в кармане.
Данилов упёрся рукой в слякотную землю, другую руку вскинул, вытянул и с усилием поднялся на ноги в шерстяных носках.
- Повернитесь спиной!
Он, переступив по грязи, повернулся, руки повисли. Пола рубахи, штаны были в липкой грязи. Москанин вынул из кармана пальто руку с наганом, отработанным движением согнув её в локте и подняв, выстрелил Данилову в затылок. Голова дрогнула, Данилов повалился назад - командир принял его на вскинутое колено и согнутую в локте руку с револьвером, подхватил и другой рукой, с силой толкнул тело снизу, приподнимая, и опрокинул в яму.
Пряча наган в глубокий карман, увидел, что пальто выпачкано грязью: лицо выразило недовольство.
Он посмотрел на троих своих, на Илью и Маркела, сказал:
- Возьмите ещё лопаты, заройте поскорее!
И пошёл распоряжаться подготовкой к отъезду. Давеча его люди, как он велел, отрубили головы двум последним гусям, отдали Марии ощипывать.
По двору туда-сюда ходили деловитые красногвардейцы, кто запрягал лошадей, кто насыпал зерно в мешки, укладывал на сани. Когда обоз отправился на станцию, на кухне в двух котлах доваривались гуси с лапшой, картошкой, морковью и луком. С Москаниным в горнице собрались десяток его людей, были тут Маркел и Илья. Мария помогла расставить посуду, ушла и где-то спряталась. Каждый до краёв налил себе тарелку густым жирным супом, ели так, что за ушами трещало. Лев Павлович объел гусиную ножку и крыло. Едоки прибрали и три сковороды жареных гусиных яиц, напились молока.
- Товарищи, время! - произнёс командир, и красногвардейцы, вытирая руками рты, повалили из дома.
Он во дворе, стоя около своей лошади, прощался с Маркелом, Ильёй и Марией, которую велел найти и привести.
- Дом принадлежит вам троим! - объявил он. - Живите хорошо, вы работаете на себя.
Затем обратился к Илье Обрееву:
- После сева вам надо вступить в Красную гвардию.
- А как же! Получил - надо и послужить! - тот бодрым голосом, всем видом выразил истовую готовность.
Командир пожал ему руку, перевёл взгляд на Маркела:
- Сколько тебе лет?
- Семнадцать.
- Тебе тоже надо вступить.
Маркел смущённо сказал:
- Я хочу под вашу команду.
- Это у тебя от незрелости - служат не человеку, а идее всемирного могущества! - Москанин сжал руку парня и вдруг вспомнил: - А то, что было сделано с вашим бывшим хозяином, - это мера целесообразности! - он отчётливо повторил трудное слово: - целесообразности!
Вдевая ногу в стремя, на миг обернулся:
- Гляди на маяк!
И сев в седло, выехал на улицу, где собрался его отряд, дабы двинуться в ещё не освоенные красными места Оренбуржья.
Новым хозяевам были оставлены зерно на семена и на прокорм, две лошади, корова, пара овец с бараном. Погреб был полон картошки, другого овоща, вдоволь осталось всяких солений, варенья.
13
Солнце сползло низко, став будто больше, но утратив острую яркость. Маркел пошёл было с Ильёй к флигельку, где была заперта Софья Ивановна, но отстал. Обреев открыл дверь - его бывшая хозяйка, услышавшая шаги и поворот ключа в замке, уже стояла у порога, всмотрелась в глаза парня, хотела спросить, но перехватило дух. Он сказал:
- Они сделали...