Варвара повернулась к нему, положила руку ему на грудь, занесла колено на его ляжку - он спросил, уязвляя:
- Ты хоть когда спала на льняной простыне? А у меня вот спишь!
- Досталось тебе счастье ни за что, - сказала с завистью Варвара.
- Это почему - ни за что? - зацепил он и гордо произнёс: - Мне дано за то, что я не жил сусликом! Я живу, чтобы быть при открытии великих сил, от которых пыхнут пожары! какие пожа-а-ары... - протянул он мечтательно.
Подруга прижалась к нему теснее, сказала с прорвавшейся страстностью:
- Я люблю, как ты о себе и обо всём понимаешь! Я тоже на всех злая!
17
Три дня спустя Илья Обреев покатил на станцию за солью, которую раньше покупали в селе в лавке покойного ныне Аристархова. Вечером Маркел, приехав с поля с Марией, которая сегодня с ним сеяла пшеницу, поил у колодца коня, когда вернулся Обреев, соскочил с передка подводы, подошёл.
- На станции все про новость говорят, - сказал, уперев руки в бока. - Чехи и словаки, наши пленные из австрийской армии, взбунтовались в Челябинске! И в других местах.
Неделяев, насторожённый довольным видом Ильи, смотрел выжидательно.
- Совет в Челябинске разгромили, красные из города убежали, - добавил подробность Обреев.
- Так прямо кто видел, что убежали! - озлился Маркел. - Сколько их - чехов этих?
- Говорят, что целая армия и при полном оружии! - уверенно произнёс Илья. - Теперь все, кто красных не любит, подымутся. На станции люди так и говорят.
Со следующего дня мужики в Саврухе стали на улице сбиваться в группки, куря самосад из самокруток, приглушённо обсуждая слухи о восстании чехословаков. Устоялась жара, за проезжающими телегами повисала пыль, в недвижном накалённом воздухе будто слышалось возбуждённое ожидание.
Лето начиналось тёплыми ночами с обильной росой по утрам, в лесу на елях замечалось необычное множество шишек, что, по поверью, сулило богатый урожай огурцов, закуковала кукушка. В день, когда поналетели в изобилии слепни, а в огородах хозяйки сажали капусту, через соседнее село резво проследовало соединение красных. Приезжавшие из села мужики сказали:
- Коммунисты бегут!
На исходе ночи из Саврухи уехали присланный при Москанине коммунист и несколько местных бедняков, ставших его ретивыми подручными. Увозили на подводах и ломовых дрогах горы добра, которое понабрали в домах Башкирцева, Аристархова, Измалкова и двоих других убитых хозяев. Табун Башкирцева реквизировал ещё Москанин, но родне застреленного удалось укрыть у знакомых с десяток коней. Уезжавшие про это вызнали, были они вооружены и коней угнали.
Лето входило в силу, заколосилась рожь. С рассветом Илья, Маркел и Мария выезжали в поле выпалывать сорняки, особенно буйно росли осот, пырей и лебеда, чьё засилье, как считалось, предвещало щедрый приплод гусей.
Сегодня разошёлся южный ветер, гнал частые облачка, от которых по полю бежали тени, обдавал лица тугими порывами. Парни и Мария вернулись домой часа в два пополудни, Илья взялся починять крышку погреба, Маркел присел возле телеги, смазывая дёгтем шейки осей. И тут по улице тихого села понеслись галопом всадники, привставали на стременах, глядели во дворы. На дальней околице развернулись, промчались назад.
- Кажись, разведка, - сказал Обреев и посетовал: - Надо было овцу вчера, а лучше - позавчера зарезать. Теперь они зарежут.
Позвал Маркела:
- Перетащим мешка два картошки и ещё чего-нибудь в кухню - не надо, чтобы они сами в погреб лезли.
Улицу заполнили всадники, ехавшие шагом. Парни спустились в погреб, а когда подняли мешки, мимо двора шестёрки коней провозили пушки. Неделяев загляделся: в шестёрках две передние лошади запряжены цугом, на них едут верховые; позади в каждой паре на одной из лошадей тоже сидит верховой. Пушек проехало три, грозными они не выглядели.
Проходили солдаты - Маркел удивился, увидев пареньков моложе себя, усталых, деловито-серьёзных. Илья сказал ему:
- Мордашки не деревенские, сразу отличишь!
Обгоняя пеших, рысил верховой, повернул коня в ворота. Гость спешился, поправил фуражку и объявил парням:
- Я - квартирьер!
Ему не больше восемнадцати. То, как непринуждённо отчётливо он произнёс "квартирьер", невольно восхитило Маркела. Он слышал трудное красивое слово впервые.
- Прошу показать жильё! - без запинки произнёс солдат то, чему его, видимо, учили.
Обреев взбежал на крыльцо, распахнул перед ним дверь в сени, шагнул следом, позади шёл Неделяев. Квартирьер оглядел комнаты, кухню, где сказал возившейся с утварью Марии "здравствуйте!" Затем достал из кармана кителя свёрнутую тетрадку, сделал в ней запись карандашом, чётко сказал Обрееву:
- У вас поселятся штабс-капитан с ординарцем, писарь и фельдшер.
Быстро вышел, сел на лошадь и ускакал - человек, ценящий возложенные на него хлопоты.
Илья и Маркел перенесли свои постели в кухню, рассудив, что Мария может остаться в комнате с окном в огород: четверым постояльцам места в доме хватит.
Из кухни увидели во дворе военного, который только что сошёл с гнедого коня, две двуколки и въезжающую подводу. На первой двуколке лежали баул, вещевой мешок и две винтовки, вторая двуколка имела парусиновый верх. Правивший первой двуколкой солдат соскочил наземь.
Обреев заспешил из дома к приехавшим, Неделяев шёл за ним. Военный возле коня передал повод солдату, поглядел на подходивших. На нём был мундир без погон, но не вызывало сомнений, что это офицер. В его лице была если не властность, то уверенность в себе, как у молодого учителя, который старается её показать ученикам.
- Отец где? - спросил он Илью, приняв его за хозяйского сына.
Илья, поняв, ответил с улыбкой:
- Нет отца, мы тут заместо хозяев.
Офицер не стал расспрашивать, сказал:
- Нужен овёс лошадям, мы заплатим.
Обреев и Маркел пошли в сарай отмерять овёс. Солдат, приехавший на двуколке с парусиновым верхом, и ещё один, который сидел на подводе, стали распрягать лошадей.
18
Около колодца солдат лил из ведра воду на руки офицеру, который разделся до пояса и держал кусок мыла. Офицер намылил торс, шею, лицо, омылся с помощью солдата, тот в заключение окатил его водой и, подав полотенце, доложил:
- Еда готовится.
- Хорошо, - офицер направился в дом.
Маркел, который собрался набрать из колодца воды для кухни и стоял поодаль с вёдрами, приблизился к солдату:
- Мне надо его спросить... как его назвать: "ваше благородие" или "высокоблагородие"?
- У нас любому начальству говорят одинаково "господин". Хоть ты генерал будь, тебе скажут "господин генерал"! - услышал Неделяев.
Солдату было лет двадцать пять, он смотрел на парня умными с хитринкой глазами.
- Обратись "господин штабс-капитан". Что спросить хочешь?
Неделяев помялся, объяснил:
- Если заплатят, мы можем овцу зарезать. Или вы её так заберёте?
- Это пусть он тебе скажет.
Маркел отнёс вёдра с водой в кухню, постучал в дверь горницы, услышал "да!" У стола сидели тот, кто прикатил на двуколке с парусиновым верхом, это был фельдшер, и второй, который приехал на подводе: писарь. Фельдшер, мужчина лет тридцати пяти, перебирал одной рукой лежавшие перед ним на столе порошки, видимо, считая их, другая рука с карандашом прижимала к столу листок бумаги.
Писарь был не старше двадцати, он держал перед собой развёрнутую газету; это он сказал "да!" Маркел прочитал название газеты "Слово народа".
- У тебя дело? - спросил писарь.
Глядел на вошедшего и фельдшер, у него было выражение человека невесёлого, вынужденного постоянно утешать.