- А самого тебя я запомнил и никогда не забуду! - отчаянно крикнул солдат, так и подавшись к пленному.
Тот, словно сожалея и сочувствуя парнишке, сказал скорбно:
- Молодой вы и ошибаетесь, на невиновного навлекаете... Вы и про перстень на пальце говорили, а где он?
Штабс-капитан обратился к Утевскому:
- Пожалуйста, для протокола - что вы говорили о перстне?
Солдат проговорил понурившись, но твёрдым голосом:
- На правой руке убийцы, на среднем пальце, был перстень с печаткой - по виду медный или золотой.
- Так. Перстень не найден! - произнёс Тавлеев, поглядел на сидевших справа от него и на тех, кто сидел слева: - Решайте, господа! Я считаю - доказательств для приговора к расстрелу недостаточно. Я не сомневаюсь в искренности Утевского, но убийца, которого он видел, и обвиняемый могут быть необыкновенно похожи внешне. Это случается.
Ординарец Михаил сбежал с крыльца, наклонился над плечом штабс-капитана, зашептал.
- Господа! - тот опять обратился к товарищам. - Никишов просит позволения ещё раз обыскать обвиняемого.
Позволение было дано, и Михаил Никишов с сосредоточенным видом подошёл к мужчине в пиджаке, который тут же развёл руки, с готовностью открывая доступ к карманам. Солдат вывернул один и другой, повернулся к сидящим за столом и сообщил как о новости:
- Пустые!
Судьи молчали, по-видимому, недовольные тратой времени. Михаил сказал:
- А вот тут дырочка.
В вывернутом дне кармана разошёлся шов.
- Что-то могло провалиться под подкладку, - говоря это, Михаил хотел было пощупать полу пиджака, но пленный внезапно оттолкнул его обеими руками:
- Не касайся моего тела! - и закричал: - Господа, что за срам надо мной?! Не допускайте!
- Ну что ты, что ты, не осрамим, - говорил Михаил добродушно-ласково, словно успокаивая кого-то слабого и перепуганного, при этом из своего кармана извлёк складной нож и раскрыл его.
- Пиджак снимите с него аккуратно, не тряхните, не порвите, - обратился Никишов к солдатам.
- Пытать начнёте? Ваша сила... - пленный, оставшись в нательной рубахе, издал стон нестерпимой муки.
Михаил взял снятый с него пиджак, присел на корточки, ножом отпорол подкладку понизу. Выпрямляясь, обеими руками поднял пиджак за плечи - что-то упало на землю. Несколько солдат рванулись к предмету.
- Кольцо!
- Кольцо золотое!
- Как есть, перстень!
От полоснувших слух возгласов скопище солдат шевельнулось, заколебалось; на тех, кто был ближе к пленному, к Михаилу и к солдатам, склонившимся над перстнем, напёрли те, что стояли позади. Михаил, взяв с земли перстень и держа его двумя пальцами, поднял руку над головой, показывая всем, затем подошёл к столу судей, положил находку перед штабс-капитаном.
- Извольте видеть - кольцо!
- Ай да Никишов! - пробасил поручик Кулясов, вернув в коробку папиросу, которую собрался закурить; он приподнялся со стула, разглядывая кольцо: - По виду как будто золото, печатка простая гладкая.
- Главное - перстень выглядит золотым, что и говорил Утевский, - заметил Тавлеев.
Изумлённый сообразительностью Михаила, он, стараясь этого не показать, сказал строго:
- Наши разведчики неопытны, не умеют обыскивать.
Подпоручик Белокозов, смешавшись, высказал:
- Пленный мог спрятать кольцо только, когда ещё был в сарае. Потом его обыскивали, не отпускали ни на шаг, а там и руки ему связали, он уже не мог сделать ни одного незаметного движения. - Белокозов взглянул с немым вопросом на штабс-капитана, на Кулясова, на других судей и продолжил: - Но когда он был в сарае, не предполагал же он, что его опознают! Зачем прятать кольцо?
Михаил Никишов сказал, улыбаясь:
- Господин подпоручик, вы думаете, они, красные, не считают нас такими же ворами, как они сами? Конечно, считают. Вот он и спрятал кольцо, чтобы не отобрали.
- Резонное объяснение! - произнёс густым, с хрипотцой, басом поджарый невеликий ростом Кулясов.
Весьма довольный Михаил попросил:
- Господа, позвольте, я представлю об этом красном. Мне брат Пётр рассказал, как он попался. А до того было так. Как началась стрельба, он не схватил оружие, чтобы отстреливаться, прорываться. Не из таких он. Ему бы как побезопаснее: спрячусь, мол, а там и смоюсь. Натянул пиджак хозяина избы и промызнул в сарай - но его заметили. Он успел кольцо протолкнуть через дно кармана - то ли там уже была дырка, то ли он пальцем шов прорвал: нитки-то гнилые. А уж что его опознают, он никак не полагал.
- Я уверен - так и было, - сказал Утевский, которого попросили посмотреть перстень. - Пусть он его на палец наденет! - солдат обернулся к пленному.
Тот, в измокревшей от пота нательной рубахе, лёг ничком, начал содрогаться всем телом, загребать мягкую землю горстями. Штабс-капитан Тавлеев, поднявшись со стула, громко произнёс:
- Обвиняемый, встаньте и скажите, что считаете нужным!
Пленный задёргал головой из стороны в сторону, скребнул землю пятернями, остро, пронзительно взвизгнул. Тавлеев обратился к судьям:
- Господа, выносим приговор!
Все шестеро высказались за расстрел.
24
Приговорённый, всхлипывая, приник всем телом к земле, захватывал её ртом, пускал слюну, из носа текло. Солдаты, теснившиеся вокруг, с гадливостью отступили; двор был по-прежнему полон, много солдат стояло за забором. Солнце пекло горячей огня, лица тех, кто смотрел на плачущего на земле мужчину, блестели от пота. Кто-то не сдержал чувства:
- Вот дрянь!
Другой сплюнул. Писарь Сосновин за судейским столом качнул головой:
- Изображает припадок!
Штабс-капитан велел внести в протокол, что перстень взят в казну отряда, затем, стоя у стола и глядя в скопище солдат, позвал:
- Столяров!
К столу подошёл военный бывалого вида, из унтер-офицеров: насупленный, мрачноватый.
- Отберите людей, Столяров, и подготовьте исполнение приговора. Исполнить надо на площади, - сказал ему штабс-капитан.
Когда Столяров и несколько солдат остановились возле лежащего ничком, тот оторвал от земли лицо в соплях с налипшей на него грязью, всхлипнул, и из горла вырвался поистине страшный крик крупного убиваемого животного. Мужчина перевёл дух, упёрся ладонями в землю, втянул в себя воздух и, исторгая из ноздрей сопли, изо рта слюну, прохрипел:
- Не вста-а-ну!
Столяров и солдаты завернули ему руки за спину, связали. Один из солдат предложил:
- Ещё верёвку привязать и потащить волоком.
- Нет, так нельзя. Везите на подводе, - раздался голос стоящего за судейским столом Тавлеева.
Подле него оказался ординарец Михаил, зашептал что-то. Штабс-капитан помолчал и кивнул. Унтер-офицер, солдаты топтались вокруг лежащего красного, на их лицах было отвращение.
- Коснуться его штыком, и пошёл бы как положено, - рассудительно произнёс Столяров.
Подбежал брат Михаила быстрый невысокий Пётр с возгласом:
- Да отойдите вы! Имейте сострадание - человек же, как-никак! - он присел на корточки около лежащего, ослабил узел верёвки, которой были связаны его руки, сказал что-то, чего другие не услышали.
И когда Пётр вскочил на ноги, поднялся и приговорённый. Он стоял в замызганной нательной рубахе, набычившись, держа за спиной руки, на которых верёвка едва держалась, его лицо до самых глаз покрывала отвратительная грязная жижа.
- Иди, не теряйся... - сказал ему с ноткой некоего скрытого значения Пётр, другим тоном обратился к Столярову и солдатам-конвоирам:
- Не напирайте на человека!
Унтер-офицер и его люди переглянулись. Красный сделал шаг-другой, от него сторонились. Впереди шёл рослый солдат с трёхлинейкой за спиной, чуть позади и сбоку от мужчины в нательной рубахе лёгкой походкой следовал Пётр, отдавший свою винтовку брату Михаилу, который держался за ним, немного приотстав. Справа и слева от осуждённого, на некотором расстоянии, шагали Столяров и конвоир, придерживая на плече ремни винтовок.