- Во-первых, у вас нет никакого подтверждения, что вы говорите от имени наследницы. Во-вторых, она не единственная наследница, у Данилова остались ещё две дочери, осталась вдова. Но самое главное, - и голос штабс-капитана построжал, - дело о наследстве, о собственности может решить только суд!
Селянин услышал о всенародно избранной власти, об установлении правопорядка. Уходил он с видом жестокой обиды, и было заметно, как тянет его завернуть к конюшне - посмотреть на двух коней. Но Михаил проводил его до ворот, проговорил, хитро поглядывая:
- Ты как будто всего своего лишился и пришёл к этим парням наниматься батраком...
Тот, быстро пойдя прочь, прошипел какое-то неразборчиво-доброе пожелание сказавшему.
Между тем Тавлеев не удовлетворился разъяснениями, которые дал взыскующим. В Бузулук прибыл из Самары комиссар КомУча с большими полномочиями, и штабс-капитан отправил ему с конным нарочным послание, в котором обстоятельно описал дело о собственности убитого Данилова. Ответом явилась бумага с печатями самарского правительства и атамана Дутова, выметавшего красных из Оренбуржья. В бумаге объявлялось, что до постановления суда, который будет создан законной всероссийской властью, дом Данилова остаётся в совместном пользовании Обреева, Неделяева, Марии Зипаловой и вдовы. Лошади, корова, надворные постройки, инвентарь, земля, засеянная Обреевым, Неделяевым, Марией Зипаловой, также до суда, сохраняются за ними. На них налагается обязанность содержать вдову.
Тавлеев собрал в горнице всех названных в документе, вслух зачитал его, затем дал прочесть Софье Ивановне и вручил Илье Обрееву как старшему из работоспособных.
Из Бузулука приехала с мужем-купцом старшая дочь Даниловых. Ей и средней дочери с их семьями выпало уцелеть при красных. Мужей вместе с другими купцами взяли под арест и пообещали держать без хлеба и воды, пока не подпишут обязательство "внести контрибуцию". Деньги были отданы, и купцов отпустили до следующего раза - на их счастье в Бузулук вошли белые.
Мужья обеих сестёр порешили, во избежание неожиданностей войны, забрать семьи и всё, что можно, и отправиться в Харбин. Старшая дочь приехала в Савруху за матерью.
Софья Ивановна спросила Тавлеева, нельзя ли "хоть свою одежду и то, что тут было как дорогая память, с собой взять?" Штабс-капитан сказал, что это, конечно, можно. И из дома, помимо одежды, вынесли остававшееся на смену постельное бельё, швейную машинку "зингер", самовар, посуду, кроме самой простой, настенные часы, скатерти, занавески, большое зеркало, которое, хотя и было обёрнуто несколькими одеялами, треснуло, когда его клали на воз.
Илья ухитрился припрятать пару хозяйских рубах, пол-ящика мыла "Нестор", названного так компанией-производителем "Невское стеариновое товарищество", десятка три шпулек с нитками, дюжину иголок. В селе ныне несказанно ценились нитки и иголки.
26
С зорьки Илья и Маркел косили траву, вдыхая пряный от луговых ароматов воздух, напитывая рубахи терпким потом. Почувствовав, что усталь становится нещадной, положили косы наземь, сбросили с себя мокрые насквозь рубахи и спрятались от солнца в шалаш на краю луга у чернолесья.
- Ага, Мария идёт. Хоть бы принесла яйца... - сказал тоскующим голосом Илья, выглядывая из шалаша.
Белые избавили селян от продразвёрсток, и по дворам, где хозяева сумели сберечь от красных петуха и кур, забегали цыплята. Парни давеча поручили Марии выбрать что-то из оставшихся от Данилова вещей, сменять на яйца, но нашлось мало чего - шло к тому, что после мёда лизнёшь дёгтя от смены власти.
Мария, подходя к шалашу косцов, упарившихся от работы и солнца, окатила их сердца радостью:
- Несу пяток яиц! И курицу несу, сварила. За полшпульки ниток взяла трёх кур с петухом!
Парням, в чьём хозяйстве, если не считать коней и дойную корову, живность перевелась, снилось мясо, и странно было, что на курицу они накинулись без урчания. Её молча разодрали на две половины, и в то время как они исчезали меж рядами крепких зубов, Мария говорила:
- Люди к нам без дружбы. Какой раз мне сказали в глаза: вы забогатели на добре убитого! При красных никто не сказал так, а теперь вона чего.
Илья провёл тыльной стороной ладони по лоснящимся от жира губам, сказал:
- Завидуют, и пускай! А я заране знаю, что всё у нас отберётся. Разве ж какое-то время повладеем. Но на зиму запастись надо!
Маркел, разгрызавший куриную шейку, выплюнул обсосанные позвонки, проговорил с яростной ноткой:
- Хорошо б, чтобы у всех отобралось!
Мария сказала, что к ней заходили Лизка и Ленка. Белые из села отправились к Актюбинску, где красные собирали силы в кулак, и освободившийся от постоя дом звал к мирным радостям.
- Лизка передо мной глаза закатила и Ленке: "Ба-а-ньки надо бы!" А Ленка ей поговорку: "Не говори, кума, самой охота!" - передала Мария.
Илья съел гузку, облизал пальцы:
- Косьбу докончим и гульнём! - он улыбнулся девушке и подмигнул Маркелу.
Лишь только парни показались дома, подруги уже тут как тут. Компания вдосталь попарилась и натешилась в бане, затем весь вечер пировала в горнице. Мария, давеча выменяв на шпульку ниток цыплят, изжарила их - у всех оказалось по цыплёнку, куски хлеба намазывали толстым слоем масла. У Санечки был с собой самогон. Как прежде, три девушки с Ильёй в его комнате завели всепоглощающую игру, Мария пошла было к себе, но не загрустила, а оголилась и ступила в комнату к другу и подругам: те с хохотком её нагнули к полу и, поглаживая её зад, великодушно предложили Илье:
- С неё начни!
В своей комнате Маркел лежал на кровати навзничь, на нём извивалась худенькая ретивая Варвара, целуя его взасос. Они неутомимо усердствовали, поклоняясь удовольствию, употчевались вдоволь, их взял заслуженный сон.
Спали спинами друг к другу. Варвара, лёжа на правом боку, вольготно вытянула правую руку; напротив через комнату различалось окно, которое ленились закрывать ставнями. В него плеснул свет - девушка проснулась, лягнула парня и, отбросив одеяло, метнулась к окну.
- Пожа-а-ар!!!
Взбудораженно закричали в других комнатах.
- О-ой, пожа-ар!!!
- Баня гори-и-ит!!!
Вскочивший с кровати Маркел натягивал штаны. Первым вынесся из дома полуголый Илья, впопыхах бросился с ведром к корыту с дождевой водой, зачерпнул. Пылала тесовая крыша - одна над баней и флигелем. Маркел тоже схватил ведро, побежал к корыту. Парни выплеснули воду на стену бани, ближнюю к сараю, спохватились и выкатили из сарая ручной насос. Санечка, Лизка, Ленка, Мария и Варвара - кто с ведром, кто с тазом, кто с ушатом - крича, носились к колодцу, несли, расплёскивая, воду к бочке насоса.
Тёмной ночью от пламени, пожиравшего крышу, было светло по-особенному резко и жутко, как бывает только при пожаре. Всполошились соседи, сбегался с гомоном народ, но, хотя Мария открыла ворота, никто не спешил с помощью. Мужской низкий сиповатый голос оповестил злорадно:
- Заигрались в бане до пожара!
- Гляди, сарай загорится! - крикнул подбежавший с улицы к забору растрёпанный старик.
- Ка-а-ак амбар заполыхает! - позлорадствовал тонкий тенорок.
- Ветра нет - уже и сарай и хлев бы горели! - кричал старик, и с суматошно-шумной, галдящей улицы летело:
- Через них полсела сгорит!
- Развели срамоту! Как не загореться?!
Одна баба исступлённо-визгливо зашлась:
- Девки без стыда-а-ааа!!!
Бочка насоса была, наконец, налита водой - Маркел, Лизка, Мария взялись качать. Илья, размотав рукав, направил струю на крышу бани - в огне фыркнуло, зашипело, вверх рванулся пар. Санечка и Ленка принесли лестницу, приставили к стене флигеля - Ленка полезла наверх, наклонилась, приняла у Санечки неполное ведро воды, постаралась вылить на горящий край крыши. Илья поднимал рукав насоса: струя изгибалась дугой, сверху вонзалась в пламя - и его прорежали клубы пара.