- Ага! ага! - говоря с показным радушием, глядя под ноги, он осторожно сошёл по ступенькам, направился к всаднику у ворот: - Маркел Неделяев! - в возгласе узнавшего проскользнул интерес.
- Сельсовет где? - спросил строго Маркел.
- Здеся и есть, - произнёс человек, с достоинством поправил шапку.
- Я так и знал, в каком ещё доме-то ему и быть, - Маркел спешился, ввёл лошадь во двор, слыша:
- Я тут председатель сельсовета.
Неделяев сказал на сей раз доверительно:
- Значит так! Ну вот, Авдей...
- Степанович, - подсказал человек.
Маркел кивнул, извлёк из-под отворота шинели сложенный лист, вручил председателю:
- Вот документ, Авдей Степаныч. Я назначен от милиции надзирать за порядком по всей волости.
Председатель провёл ладонями по полам куртки, взял бумагу, подержал перед глазами:
- Темновато, в доме разберу. А вы привяжите лошадь к воротам, мой паренёк сведёт её в конюшню, напоит, корму задаст. Идёмте в дом, - и добавил как бы тоном сожаления, оправдываясь: - Его под сельсовет уездная власть отдала.
Авдей Степанович Пастухов, говорливый многодетный крестьянин, стал председателем сельсовета по трём причинам: бедный, грамотный и, что весьма важно, его старший сын, мобилизованный красными, вышел в командиры взвода.
Пастухов сказал шедшему с ним к крыльцу Маркелу:
- Слыхали мы, как вы смело воевали...
Маркел мгновенно насторожился, ожидая намёка на отсечение головы у мёртвого, но Пастухов высказал бесхитростную похвалу: - как вы с товарищами всю банду Кережкова и его самого порубили.
Удовлетворённый, что правда осталась вне слухов, Неделяев, кивнув, не смог удержать слов:
- Очень опасный враг.
Из сеней вынырнул парнишка лет шестнадцати, поздоровался с Маркелом, выслушал распоряжение отца, побежал к лошади. Пастухов пропустил волостного милиционера в сени, поясняя:
- В кухне печь протоплена, я там обретаюсь. А те комнаты нынче не нагреешь, там три голландки, вы-то знаете...
Маркел вырос под крышей этого дома. Его хозяин Фёдор Севастьянович Данилов когда-то взял в батрачки девочку Катю, которую мать заставляла просить милостыню. Работу Кате давали посильную, Данилов кормил вдоволь, маленькая батрачка стала ладной остроглазой девушкой. Семнадцати лет она пошла под венец с Николаем Неделяевым, который был чуть старше неё и тоже нанялся к Данилову батраком. Хозяин пустил молодых в тёплый, под одной крышей с баней флигелёк, там и явился на свет Маркел.
Через год молодой отец подался в Бузулук "искать годное место" - не до смерти же, мол, держаться за батрацкую долю. Позднее его видели в Оренбурге - собой довольного, о семье не спросившего.
Минуло ещё года полтора: в село заехал предприниматель, который скупал телячьи желудки для отправки в засоленном виде в Самару, где из них получали особый питательный экстракт. Деловой человек остановился у Данилова, покупая у него товар. Перед отъездом купца, оба в подъёме духа от сделки, под аппетитную закуску попивали водку завода "Долгов и К", известную отменной очисткой от сивушных масел, и гость попросил отпустить с ним Екатерину. Она ждала за дверью, тут же вошла, поклонилась хозяину в пояс и, не вытирая слёз, взмолилась, чтобы он взял на попечение мальчишечку - дал ей "возможность новой жизни".
Фёдор Севастьянович хмыкнул, подумал, вздохнул и произнёс:
- Ладно уж. Уже то хорошо, что не клянёшься, что вскорости его заберёшь.
У него росли три дочери, старшая училась в частном пансионе, приезжала домой на каникулы. Младшая была на пять лет старше Маркела. Жена хозяина богобоязненная Софья Ивановна пожалела "кинутого сироту", его взяли в дом, поставили в просторной кухне детскую кровать. Мало того, что он раздет, разут не был, но вдоволь ел блины трубочкой с жареным молотым мясом внутри, которые нередко пекли в скоромные дни.
По мере того как он рос, его приучали к работе: он помогал кухарке перебирать гречку и горох, протирал вымытые стаканы, носил курам пшено, рвал для кроликов траву. Когда кровать оказалась коротка, стал спать на лавке, на ночь постилая тюфяк.
Пришёл срок, хозяин отвёл приёмыша в сельскую трёхгодичную школу, окончив которую, Маркел с утра брался за свою долю трудов по хозяйству, становился более и более полезным. Хозяйство всё прибавлялось, нанятый батраком парень Илья Обреев тоже был поселён в кухне.
Теперь Пастухов привёл Маркела в эту кухню, тот увидел на знакомом столе из вековой сосны, ныне непокрытом, школьную тетрадку, огрызок карандаша, сальную свечу в гранёном стакане.
- Вот здесь заседаю и делаю, что велят, - сказал Пастухов тоном жалобы на тяжёлую обязанность, чиркнул спичкой, зажёг свечу, добавил: - Лампа есть, да нет керосина.
Он взялся читать бумагу о назначении Неделяева, меж тем как тот прислонил к стене винтовку, положил на подоконник чёрную офицерскую кобуру с наганом, постелил на лавку шинель, поместил вещевой мешок. Проделав всё это, он, в суконном кителе, перехваченном кожаным ремнём, пристегнул к нему кобуру и сел на табурет за стол.
Председатель сельсовета глядел на него с возросшим почтением.
- Это вас к нам направили из-за банды Шуряя? - проговорил вкрадчиво.
- Не только, - с важностью обронил Маркел, впервые услышав о названной банде.
Пастухов, учтя, что представляет хоть и не вооружённую, но - власть, сказал снисходительно, будто отвечая на просьбу:
- Конечно, тут переночуйте, а завтра найдётся вам квартира. - Раздумывая, добавил: - Покормить бы вас надо... - при этом смотрел на вещевой мешок Маркела, вызывая на ответ: у меня, мол, есть чем поужинать.
В мешке в самом деле была провизия, полученная Маркелом при отъезде в село, но ему хотелось её приберечь, и он промолчал. Пастухов вышел из кухни, позвал сына, распорядился и, вернувшись, сел за стол, стал рассказывать, кого убили на войне, кто умер сам или был убит в селе, пока отсутствовал Неделяев. Тот услышал и о свадьбах, и о пожарах. Сидел и внимал рассказчику, не удостаивая того взглядом, с видом обстоятельности, как всего повидавший влиятельный старик. Подбросил вопрос:
- Банда у Шуряя большая? - глаза при этом стали хитрыми, будто он знал численность банды и проверял рассказчика.
Тот проговорил осторожно:
- Они открыто ведь не ездят. Днём кто-то для них высмотрит двор, они ночью приедут вшестером ли, всемером и уведут последнюю скотину.
Сотрудник милиции, замкнуто-значительный, ничего на это не сказал, в то время как Пастухов втайне изумлялся: "Сколько же ему лет? Не более, как двадцать, а какой стал матёрый ворон".
Паренёк принёс в кошёлке полгоршка постных щей, несколько варёных картофелин, ломоть хлеба. Маркел молча приступил к еде, и председатель окончательно утвердился: "Истый ворон! Сел и клюёт как извеку своё, и никакой тебе любезности".
В кухне было две двери: одна открывалась в сени, другая вела в прихожую - обширное помещение с ходами в две комнаты и в столовую, которую чаще называли горницей.
Пастухов перед тем, как уйти, сказал:
- Я всегда ухожу через прихожую и там на двери из сеней замок повешу. А на вот эту дверь в сени замка нет, приколотили, видите, крючок, да плохо. Дверь потянуть, и в щель можно нож просунуть, крючок снять. Илья Обреев так сюда и проникает ночевать.
Тут выдержка подвела человека из милиции, у него вырвалось:
- Обреев?
Пастухов, довольный, что на сей раз Маркел удивлён, охотно заговорил:
- Он тут с вами жил, и куда ж ему деться? От военной службы в бегах, проживает то у нас в селе, то поблизости. У него в руках, вы-то знаете, любое дело спорится. Он за всякую работу берётся за кусок хлеба. Мужик мирный. И как я дверь на крючок закрою и другим ходом выйду в сени, а их запереть нечем, он через них сюда.
Неделяев вскочил из-за стола, резко повернулся к Пастухову:
- Он и сегодня придёт?
Авдей Степанович произнёс рассудительно:
- Чай, зима на дворе, а тут печь всегда истоплена, и ему тут привычное жильё, другого не было. Сторожем против него нам некого ставить, оружия нет.