— Hinaus! Hinaus! — кричал офицер срывающимся голосом, освещая фонарем толчею.
У Учи не было времени стрелять. Он схватил офицера за горло и тот одновременно выпустил из рук револьвер и фонарь. Началась борьба. Уча был сильнее и несколькими ударами вытолкал его за порог и сбросил с лестницы. Выхватив револьвер, он дважды выстрелил в офицера, пытавшегося подняться. И тут же Уча крикнул:
— Партизаны, вперед!
В ответ на эти слова и выстрелы немцы открыли огонь. Дом был не каменный. Пули пробивали тонкие стенки во всех направлениях. Сквозь стрельбу послышались вопли наны. Стонали раненые. Кое-кто попытался выскочить в окно, но тут же был скошен пулеметными очередями. Уче все же удалось разыскать свой ручной пулемет и, примостясь у порога, он открыл ответную стрельбу. К нему подполз Вуксан и стал целиться своим автоматом в пулеметный расчет, державший под огнем двери. Точными выстрелами они вскоре заставили его замолчать. Почувствовав, что наступил удобный момент для атаки, Уча снова крикнул:
— Вперед, товарищи! За мной! — и выскочил на улицу. Стреляя на ходу, вслед за ним бросились Вуксан и остальные партизаны. Уча бежал по двору и стрелял, продолжая кричать:
— Вперед, товарищи! Вперед!
Партизаны смешались с немцами. Стреляли только из винтовок. Немецкий пулемет снова бил по дверям дома. Озадаченные решительной атакой, немцы стали отходить, хотя рассчитывали захватить партизан спящими. Большая часть партизан уже пробилась к откосу. Они хотели уже отступать лесом, но Уча задержал их. В голове у него одна за другой проносились мысли: «Поднимись мы в четыре — и ничего бы не случилось. Вот и пропала моя рота. В доме остались раненые. Перебьют их. Нет! Ни в коем случае! Уча, Уча, ты самый несчастный человек на свете!.. Все против тебя… Ударь на них! Другого выхода нет! Ударь!»
— Товарищи! В атаку! Спасем раненых! Вперед!
Не раздумывая ни минуты, десяток партизан вслед за Учей ринулся на немцев. Немцы уже оправились от замешательства, снова окружили дом и из нескольких пулеметов обстреливали склон, по которому спускались теперь партизаны.
Заря мучительно пробивалась сквозь облака и мрак. Вторая рота наступала в свой последний раз. Она шла прямо на пулеметный огонь. Это была самая безумная ее атака. О победе никто не думал, хотели спасти раненых.
— … Два!.. Три!.. Пять!.. — выкрикивал Уча. — Левей, левей, Малиша!.. Вуксан, заходи!
Немцы поднимались вверх по потоку. Середина их цепи разорвалась, но края продвигались, окружая партизан.
— Товарищи, гранаты! — скомандовал Уча, и ему захотелось сказать бойцам что-то теплое. Он чувствовал, что этот момент решает их судьбу. Он стрелял, внутри у него все горело, невыносимо горело в голове, груди, в горле, во рту. Это кровь его вытекала и струилась через пробитые вены и артерии, заливая глаза, капая на руки, пулемет, снег.
Пулеметная очередь, словно пила, резанула его по ногам. Он покачнулся и рухнул, как подрубленный вяз. Из перебитых ног хлынула кровь, заливая брюки и стекая на грязно-серый в этот предутренний час снег. Он поднял голову, схватил выпущенный из рук пулемет и нажал спуск. Стрелял в снег.
К нему подбежал Малиша и закричал:
— Уча ранен! Товарищи!
— Молчи! Не поднимай паники… Вперед!.. — задыхался Уча и скрипел зубами.
Малиша сделал несколько шагов, но, обернувшись, заметил, что он один. Услышав, что командир ранен, партизаны повернули на откос, к лесу.
Пулеметная стрельба немцев становилась невыносимой. Уча зарыл голову в снег. Снег показался ему горячим. «А самое теплое на свете — это человеческая кровь…» — промелькнула у него в голове странная мысль и тут же угасла.
Малиша подошел, пытаясь оттащить его в сторону.
— Брось, Малиша… Брось! Беги в лес… Я приказываю тебе! Вуксан — командир.
— Нет! Перевернись на спину, я потащу тебя. — Малиша заплакал.
— Иди, Машо, иди! Я не умру. Возьми пулемет.
Над ними свистели пули. Уча почувствовал, как одна из них ударила в его раненую руку. Рука только судорожно сжалась и осталась лежать на снегу.
— Малиша, я приказываю… Иди!
— Не могу!.. Това-арищи! Где вы?
— Иди!.. Постой!.. Кем ты хотел быть? Судьей?.. Будь судьей! В нашей крови много пороха… Иди! Все — кровь. Дай руку, солдату не к лицу слезы. Ох! Кровь горячая… Страшно горячая… Горит!..
Малиша взял его за руку. Напрягая последние силы, Уча пожал руку мальчика и выпустил ее.