Обычно подобный идеализм меня раздражает, но Мидори, видимо, судит остальных по себе. Заглянув в ее честные глаза, я не смог сдержать улыбки. Полные губы раздвинулись, и девушка улыбнулась в ответ, а в ее взгляде было столько света, что пришлось отвернуться.
— Как же вы росли в двух совершенно разных странах? Наверное, было очень интересно?
— Вообще-то ничего особенного, — задумчиво проговорил я.
Мидори замерла с поднесенной ко рту чашкой.
— Ничего особенного? Честно говоря, не представляю, как так могло получиться!
Осторожнее, Джон, осторожнее! Не распускай нюни!
— Вы правы. На самом деле мне было непросто в обеих странах.
— Где вы прожили дольше? — пригубив кофе, спросила Мидори.
— Лет до десяти в Японии, затем в основном в Штатах, с начала восьмидесятых снова в Японии.
— Поближе к родителям?
Я покачал головой:
— Нет, к тому времени их обоих уже не было в живых.
Девушка сочувственно кивнула.
— Рано остались сиротой?
— В подростковом возрасте, — уклончиво ответил я.
— Ужасно! Подростком быть нелегко, а тут такая утрата! Вы были с ними близки?
Хороший вопрос. В моем представлении отец, даже женившись на американке, оставался среднестатистическим японцем. В глубине души он стыдился, что меня задирают в школе, наверное, даже стеснялся такого сына, как я.
— Думаю, да. Хотя не очень хорошо их помню.
— Собираетесь возвращаться в Штаты?
— Одно время хотел, — произнес я, вспоминая, при каких обстоятельствах стал заниматься своим нынешним делом. — Приехав в Японию, поначалу обещал себе потерпеть еще годик, а потом обратно в Штаты. Сейчас об этом уже не думаю...
— Значит, домом стала Япония?
«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали», — сказал Клёвый Чокнутый, перед тем как я выполнил его последнюю просьбу.
— Да, наверное, — выдержав долгую паузу, проговорил я. — А про себя что скажете? Вам бы хотелось снова оказаться в Америке?
Тонкие пальцы застучали по кофейной чашке, выбивая какой-то ритм.
«Это ее настроение, — догадался я. — Она играет его, словно этюд на фортепиано». Интересно, что бы вышло, задумай я излить душу черно-белым клавишам?
— В Нью-Йорке мне очень нравилось. — Мидори улыбнулась своим воспоминаниям. — Мечтаю снова там оказаться и даже некоторое время пожить. А вот менеджер считает, что нашей группе в Штаты пока рано, хотя в ноябре нас пригласили в «Авангард». Возможно, удастся о себе заявить...
Манхэттенский клуб «Авангард» — настоящая Мекка для профессиональных джазистов.
— "Авангард"? — восхищенно переспросил я. — Здорово! В свое время там начинали Колтрейн, Майлс Дейвис, Билл Эванс и Телониус Монк — весь джазовый пантеон.
— Да, упускать такой шанс нельзя!
— С Нью-Йорка может начаться ваше восхождение! Появятся возможности, какие в Токио даже не снились!
— Посмотрим. Не забывайте: я уже знаю, что такое жить в Нью-Йорке. Похоже на подводное плавание. Сколько всего яркого, красивого и доступного — только руку протяни. А чувствуешь, что тебе не хватает воздуха.
Я провела там четыре года и, чуть не задохнувшись, вернулась домой.
Вот он, мой шанс!
— У вас очень смелые родители, раз отпустили одну в Штаты на целых четыре года!
Мидори слабо улыбнулась.
— Мама умерла, когда я была маленькой, так что учиться в Джуллиард меня послал отец. Он очень любил джаз и радовался, что я решила стать джазовой пианисткой.
— Хозяйка клуба «Альфи» рассказывала, что недавно у вас случилось горе, — проговорил я, чувствуя, как в ушах стучит кровь. — Искренне соболезную. — К моему ужасу, девушка благодарно кивнула. — Чем он занимался?
— В министерстве служил чиновником.
В Японии это уважаемая профессия. Само слово «канрио» начисто лишено негативного значения, присутствующего во многих языках.
— В каком министерстве работал?
— В основном в Кенсетсусо — министерстве строительства.
Почему же я так себе противен?
Все, пора заканчивать! Еще немного, и беседа пойдет не по плану. Сам себя не узнаю, давненько со мной такого не было!
— Министерство строительства — странное место для любителя джаза. Вашему отцу не было скучно?
— Всякое бывало, — призналась Мидори. По-моему, она насторожилась: будто сначала собиралась сказать больше, а в последний момент передумала. Однако ни поза, ни выражение лица не изменились, и я сделал вид, что ничего не заметил.
— Да, нелегко сохранить уникальность, когда окружающие совсем на тебя не похожи. Представляю, что чувствовал ваш отец. Зато у его дочери подобных проблем нет. — Я постарался вложить в улыбку побольше обаяния. — У нее есть своя группа, и она выступает в «Альфи».
Долю секунды девушка сидела напряженная, а потом, словно опомнившись, засмеялась.
Что же я нащупал? Нужно будет обязательно над этим поразмыслить.
— Итак, вы провели в Нью-Йорке целых четыре года. Наверняка за это время появились новые планы...
— Конечно. Прожив некоторое время за границей, человек возвращается совсем другим.
— Что вы имеете в виду?
— Мировоззрение меняется. Обычные вещи уже не воспринимаются как должное. Например, я заметила, что в Нью-Йорке, когда один таксист перебивает клиента у другого, обиженный делает вот так, — воспитанная пианистка Мидори показала настоящий нью-йоркский кукиш, — и осыпает обидчика проклятиями. В Японии такого нет. К чужим ошибкам люди относятся спокойнее, как к чему-то неизбежному, вроде капризов погоды. Думаю, разозлить японца гораздо труднее. Так вот, все это я стала замечать только после возвращения из Штатов.
— Да, темпераменты совсем разные. Кажется, в стрессовых ситуациях правильнее и рациональнее ведут себя японцы. Американцам стоит поучиться их невозмутимости.
— А к какому лагерю принадлежите вы, американскому или японскому? По мировоззрению, конечно, — быстро добавила она, испугавшись собственной прямолинейности.
Взглянув на Мидори, я неожиданно вспомнил ее отца и других своих подопечных. Во что они превратили мою жизнь? Без них все было бы совсем иначе. Или дело совсем не в них?
— Не знаю, — опустив глаза, промолвил я. — Вы еще в «Альфи» могли заметить, что особой терпимостью я не страдаю.
— Можно задать вам один вопрос? — робко спросила девушка.
— Да, конечно!
— Помните, вы сказали, что наша музыка спасла вам душу... Что вы имели в виду?
— Просто хотел завязать разговор, — легкомысленно заявил я и тут же понял, что Мидори ждала совсем другого ответа.
Так, нужно помягче и пооткровеннее, похоже, девушка трепетная.
— В тот вечер музыка заставила вспомнить о некоторых своих поступках. В молодости мне казалось, будто я знаю, что в жизни главное. — Я перешел на английский и почувствовал себя немного увереннее. — А вышло все совсем не так. Бесцельно прожитые годы преследуют...
— Преследуют? — перебила Мидори. Очевидно, я говорил слишком быстро.
— Да, как призраки, — уже по-японски пояснил я.
— Моя музыка помогла разогнать призраков прошлого?
— Да, — грустно улыбнулся я, — нужно почаще слушать ваш диск.
— Потому что призраки могут вернуться?
Боже, Мидори, перестань! Хватит меня мучить!
— Боюсь, они всегда со мной. От прошлого не убежишь, и от себя тоже.
— Сожалеете о своих ошибках?
— Все сожалеют, разве нет?
— Да, наверное, а ваши ошибки такие же, как у всех?
— Не могу сказать, не сравниваю.
— Но вы же только что сравнили!
— А вы девушка упрямая! — усмехнулся я.
— Простите, — покачала головой Мидори.
— Все в порядке, вас это лишь красит.
— Знаете, как говорят: «Сожалеть нужно только о несделанном». Вы не согласны?
— Это совсем не обо мне. Обычно так говорят люди, ведущие размеренный образ жизни.
Вероятно, сегодня она не расскажет ни об отце, ни о белом парне. А давить очень опасно... Пора заканчивать нашу содержательную беседу.