Ужас сковал ее, ужас бессмысленный и безосновательный, ведь она уже давно не была той наивной влюбленной восемнадцатилетней девушкой.
Стефани с трудом заставила себя улыбнуться той заученной улыбкой, какой продавщицы улыбаются незнакомым покупателям, подошла к прилавку и положила ожерелье на подушечку из черного бархата. Еле-еле справившись со своим голосом, она произнесла:
— Вот, смотрите. Это брумский голубой жемчуг. Его добывают только в одном месте на земле — в Бруме, в Западной Австралии, поэтому он так высоко ценится. Давайте посмотрим, как вы в нем выглядите, — прибавила она, обращаясь к девушке.
Стефи застегнула замочек у нее на шее, и та погрузилась в восторженное созерцание своего отражения в зеркале. Через несколько томительных минут она осторожно сняла с себя драгоценное ожерелье и отдала его продавщице. Потом молодые люди в один голос сказали: «Огромное вам спасибо», переглянулись, рассмеялись и, взявшись за руки, вышли из магазина.
Провожая их глазами, Стефани опять почувствовала приступ тоски, смешанной с завистью, — так молоды были эти двое, так искренне влюблены друг в друга и так уверены в этой любви.
— Стефи, ты не могла бы принести жемчуг сюда? — услышала она голос Элис и обернулась.
— Мистер Стэнворд хотел бы взглянуть на него, — прибавила та.
Стефани опять встретилась с пристальным взглядом, который, как холодный ветер, пробирал до костей. Клайв Стэнворд стоял около прилавка в ожидании. Стефи едва поборола паническое желание убежать, но потом взяла себя в руки и медленно подошла к прилавку. С преувеличенной осторожностью она снова положила ожерелье на бархатную подушечку и сказала механическим голосом:
— Это великолепный жемчуг, сэр, каждая жемчужина тщательно подобрана. Чтобы собрать это ожерелье, потребовалось десять лет…
— Спасибо, я немного разбираюсь в жемчуге, — услышала она насмешливый ответ. — Я бы хотел посмотреть, как он выглядит на вас.
Пять лет назад ему было двадцать семь, но уже тогда он прекрасно знал, какое влияние оказывает на женщин его низкий хорошо поставленный голос и как действует его магнетический взгляд. Все это Стефи уже когда-то испытала на себе. Теперь ему должно быть тридцать два года, и он находится, как говорится, в расцвете сил. В его властном голосе чувствовалась такая сексуальная сила и несокрушимая уверенность в себе, что Стефани ощутила уже почти забытую предательскую дрожь в коленях. До нее не сразу дошла последняя фраза. Наконец она медленно подняла глаза и удивленно спросила:
— На мне?
— Ну да, наденьте его на себя.
Эти слова, произнесенные тоном команды, вдруг оскорбили ее. Она почувствовала сильнейшее желание бросить жемчуг ему в лицо, предложив самому примерить его. Только инстинкт самосохранения удержал Стефани от этого безумного жеста.
В этот момент девушка вспомнила, как однажды в глубоком детстве — ей было тогда года три — она забралась в кухню и открыла морозильник. Ей было интересно посмотреть, что там внутри. За этим ее застал отец, и она почему-то настолько испугалась, что так и осталась стоять, прижавшись ладошкой к ледяной стенке, пока на коже не образовался ожог.
Сейчас она испытывала то же унизительное чувство слабости и полной потери воли. Девушка молча взяла в руки ожерелье и, чувствуя себя так, как будто ей приказали раздеться на людях, подошла к зеркалу. Она дрожащими руками застегнула на шее замок и повернулась навстречу его оценивающему взгляду. Клайв некоторое время рассматривал ее, а потом сказал все так же спокойно и равнодушно:
— Нет, он вам не идет. Не тот оттенок. Вашей коже и волосам должен пойти жемчуг теплого тона.
И опять она с чувством унижения ощутила, как парализующий жар стал разливаться по всему ее телу — воспоминание о том времени, когда один только взгляд этого человека мог повергнуть ее в пучину страстного безумия. Однако гордость и злость заставили Стефи, сняв с шеи ожерелье, с деланным безразличием сказать:
— Жемчуг должна примерять та женщина, которая будет его носить.
— Да, вы правы, — сказал он. И прибавил: — Стефани.
Ее сердце замерло, а потом подскочило к самому горлу. Несколько секунд она пыталась справиться с собой, наконец ей это удалось, и она произнесла с вымученной иронией:
— Ты всегда любил поиграть, Клайв. Могу я поинтересоваться, какова цель этой игры?
— Но ведь это ты сделала вид, что не узнала меня. Так кто же из нас начал игру? — так же иронично спросил Клайв, немало ни смутившись.
И, лениво проведя взглядом по лицу Стефи, он перевел глаза на ее грудь, судорожно вздымавшуюся под легкой тканью блузки.
И снова Стефани почувствовала унижение оттого, что ее тело немедленно ответило на этот откровенный мужской взгляд. Она поняла, что мучительно краснеет, и вцепилась дрожащими руками в бархатную подушечку, а потом, спохватившись, спрятала ладони под прилавком. Закусив губы, она некоторое время молчала, и только тогда, когда пауза уже стала невыносимой, произнесла:
— Мне показалось, ты не хотел, чтобы я тебя узнала.
— Интересно, — все с той же легкой иронией в голосе отозвался Клайв, — почему же мне могло не захотеться, чтобы меня узнала такая красивая женщина? Объясни, если тебе не трудно.
У Стефани возникло желание закричать. Разговор превращался в пытку. Она в отчаянии мысленно попросила Элис о помощи, но та меланхолично протирала золотые цепочки, всем своим видом давая понять, что их беседа ее не касается.
— Но ты был не один, — в смятении сказала, наконец, Стефи.
— Ты говоришь о Шэрон? О ней не стоит волноваться, — произнес Клайв с легкой улыбкой. Потом окинул взглядом всю ее фигуру и, остановившись на лице, медленно продолжил: — А ты изменилась. Детское очарование превратилось в волшебную красоту. Твои волосы теперь дымчато-золотистые, как горный мед, почти того же цвета, как твои глаза. Только глаза темнее и глубже.
Его бархатный голос как будто окутывал ее каким-то мягким покрывалом. У Стефани начала кружиться голова. Облизнув пересохшие губы, она сказала сдавленно:
— Ты тоже изменился.
Клайв не обратил внимания на ее слова и продолжал все тем же тихим магическим голосом:
— Пять лет назад ты была очаровательна, теперь ты по-настоящему прекрасна. Даже твоя кожа похожа по цвету на бледно-золотистый шелк. Может быть, это австралийское солнце так украсило тебя, Стефи. Или это мужчина?
— Нет, — ответила Стефани, не задумываясь.
Это было правдой. После Клайва ни один мужчина не смог вызвать у нее чувство, даже отдаленно напоминающее то, что творил с ней один взгляд этого человека. От того ли, что она была еще так молода, когда впервые влюбилась, или потому, что их связь прервалась так внезапно, но теперь она была как будто запрограммирована на то, чтобы чувствовать влечение только к нему. Перед мысленным взором Стефи вдруг, как в фильме, стали возникать мучительно-интимные сцены пятилетней давности.
Его вопрос вырвал ее из воспоминаний:
— Ты теперь постоянно живешь в Бандаберге?
— Я здесь работаю, — ответила она неопределенно. — А ты здесь по делу?
Хотя какое дело могло быть у Клайва Стэнворда в небольшом приморском городке на краю земли?
— Я пробуду в городе еще неделю, — также неопределенно ответил он. — Думаю, что мы должны встретиться и рассказать друг другу о том, как прошли эти пять лет.
Его глаза снова принялись пристально вглядываться в ее лицо. С неистово бьющимся сердцем Стефани опустила голову. Господи, ну почему она не осталась работать в кафе? Здесь, в дорогом ювелирном магазине, обычно мало покупателей, и он сможет приходить сюда, когда ему вздумается, а у нее не будет никакой возможности от него спрятаться. Элис явно не собирается ее спасать, и, даже если бы владелец магазина заглянул сейчас в зал, он бы решил, что Стефани продает этому господину жемчужное ожерелье.
Девушка с трудом взяла себя в руки, натянуто улыбнулась и возразила: