— А знаешь что? — сказал вдруг сосед, оживившись. — А давай я тебе шляпу сделаю.
— Ш-шляппп?.. — удивился Витя.
— Ну да. Щас сварганим. У меня и газеты есть, — жена натащила, почитать да в сортир ходить…
Сосед сноровисто развернул газету на маленьком столике, сдвинув чьи-то банки и молочные бутылки, и начал быстро и аккуратно сгибать газетный лист. У Вити расширились глаза: словно у соседа руки оказались волшебными. Прямо из-под пальцев появлялись очертания шляпы. Да какой! Не треуголки, какие носят маляры, нет — самой настоящей сомбреро! Витя такую только в кино и в книжке Михалкова видел!
Сосед оглядел сомбреро со всех сторон, сказал будто сам себе:
— Не, пожалуй, широковато будет. И так голова большой кажется… В дверь не пролезешь, а? — Он подмигнул Вите. — Когда на уколы позовут.
— Меня не з-з-з…
Сосед отмахнулся. И так всё ясно: на уколы Витю не звали.
Он быстро подвернул два края шляпы, прогладил рукой верх, сделав «лодочкой» — и получилась настоящая ковбойская шляпа, слегка сплющенная с боков!
— Нравится? — сосед надел шляпу Вите на голову, критически оглядел. — Законно! Вылитый ковбой! Надо веревочку пришить, чтобы ветром не срывало… Ну сбегай, посмотри.
Витя, слегка придерживая шляпу, побежал в холл, к окну. Да, это было законно! Законно!! Настоящая шляпа! И сидит хорошо, крепко, — можно даже набекрень сдвинуть. Правда, сбоку на газете виднелась чья-то фотография, и вообще вся шляпа усажена разными буквами, словно крупными и мелкими мухами. Ерунда!
Когда Витя вернулся в палату, сосед еще что-то делал из газеты. Сгибал, переворачивал, делал уголки и вставлял их в какие-то пазухи. На Витю в его обнове он даже не взглянул. Витя слегка обиделся и сел на кровать — боком. Глядел исподлобья.
А волшебные руки — большие заскорузлые руки, черные от въевшейся угольной пыли, — продолжали свою работу.
И когда сосед, закончив, как фокусник, отступил в сторону, и потянул за верхушку сложенной газетной пирамидки, — Витя ахнул. На столике вдруг оказалась настоящая елка! Витя даже взвизгнул тихонько от восторга.
Ну, не совсем настоящая, конечно — из газеты. На верху у неё красовалась звездочка из фольги от шоколадки. Елочка топорщилась треугольничками, похожими на мохнатые ветки. Внизу — треугольнички побольше, а чем выше — тем меньше. На нижних ветках, правда, можно было прочитать заголовки вроде: «Н. С. Хрущев в гостях у трудящихся Западного Берлина», и «Дело за вами, производственники», — но какая разница? Главное, что теперь у Вити была настоящая елка, которой не было даже дома! Эх, жаль, Славка не видит!
Сосед крякнул от удовольствия.
— На тюрьме всему научат, — загадочно и почти хвастливо сказал он.
Потом щелкнул Витю по носу и ушел досматривать кино.
Витя подумал, что сосед, наверное, работал на крыше тюрьмы и учился там складывать газеты. Но ведь это неудобно — на крыше? Газеты, наверное, постоянно уносило ветром, и соседу приходилось одной рукой ловить их, а другой продолжать складывать. Вот и сделались у него руки такими ловкими, — волшебными.
Витя торжественно положил под елку яблоко, сел к столу, и смотрел на них, не отрываясь.
А спустя два дня Витю позвали в кабинет. Доктор велел снять газетную шляпу, взял большие ножницы и стал разрезать лейкопластырь, закрывавший голову. Витя думал, — будет больно, и даже зажмурился сначала, но было только слегка щекотно. Что-то шуршало и падало на пол. Витя посмотрел — и увидел большие куски лейкопластыря; с внутренней стороны на них темнели, будто приклеенные, густые пряди волос. «Так это ж мои!» — ахнул про себя Витя и хотел пощупать голову, но медсестра прикрикнула на него.
Доктор снял последний кусок пластыря, медсестра взяла палочку с ваткой и густо намазала лысую голову зелёнкой.
— Ну, вот и всё, — удовлетворенно сказал доктор. — Иди. Ишь, инопланетянин из Шахана… Да голову пока руками не трогай, — пусть высохнет!
— А шшшляпппа же на шшшшт-то? — хвастливо выкрикнул Витя и выбежал почти счастливым. Почти.
Но ведь он и был счастливым. И в детстве «почти» не считается. Это в старости счастье не замечается. Остаются одни почти.
Еще баба Тася, когда живая была, говорила маме с папой: «Жизнь у всех позади — как минное поле: воронки, воронки, воронки. Оторванные ноги и руки… Все потерялись на этой войне. Все погибли. А мы вот выжили, всё пережили. Значит, поле-то прошли… Вот и счастье».