«Так ей и надо, курве!» — Андрей приподнялся и помчался к дороге. Мертвец вошел в домик.
Тело, волочившееся за ним, мешало ему. Он с отвращением поглядел на почти умершую изуродованную плоть женщины. Кровавые пятна дымились. Он отшвырнул женщину.
На полу, согнувшись, как эмбрион, лежал парень. Его лица не было видно, но из-под головы вытекала все та же красная, нестерпимая для его мертвых глаз, дымящаяся жидкость.
Мертвец издал звук, похожий на стон. Он обернулся, глядя сквозь стены на холодное ослепительно синее солнце. Он хотел спросить у мертвых — того ли они хотели? Правильно ли он сделал, отняв жизнь у живого?
Но солнце молчало, и молчали мертвые, скрытые под слоем земли и черного снега.
Он перевел взгляд на Бэ-Вэ, еще живого и теплого. Рука его дотянулась до лопаты, стоявшей у дверей. Он поднял ее и вонзил в горячий бок Бэ-Вэ. Бэ-Вэ дернулся от толчка. Лопата вошла с хрустом, разрезая внутренности. Еще усилие — и лопата разъединила позвоночный столб. Тело Бэ-Вэ стало сокращаться в конвульсиях, но мертвец уже не смотрел на него. Он вышел из домика и пошел по следам третьего, убежавшего в сторону шоссе.
(Холодное солнце, солнце мертвых, защитит его. Ранней весной этот домик сгорит дотла от случайно или намеренно брошенной в сухую траву спички).
Он поднял тело Бэ-Вэ, накинул на него старый плащ, висевший на гвозде, закутал его, как смог, и вышел под синее солнце.
Он шел по следам Андрея, не испытывая никаких чувств, кроме чувства долга. Он не знал, что Андрей уже поймал на шоссе машину и сейчас мчится в город, чтобы успеть спрятаться там, затеряться среди нескольких сотен тысяч людей, живых, подобно ему.
Мертвец не взволновался бы, даже если бы и узнал это.
Он вышел на шоссе и пошел тем же путем, каким пришел. Когда по правую сторону показалось старое кладбище, он пересек шоссе, поднялся по железнодорожной насыпи, вошел под засыпанные снегом деревья.
Среди могил, скрытых черным снегом, он отыскал уютное местечко. Там, под елью, он бережно уложил Бэ-Вэ, присыпал его снегом. Вернулся к насыпи, нашел вывороченный из земли крест, светившийся на черном снегу, принес его к Бэ-Вэ и водрузил у него в головах.
Бэ-Вэ искупил свою вину. Он прощен.
Синее солнце неистовствовало в небесах. Черный снег отливал голубым. В верхушках деревьев кричали воробьи.
Андрей расплатился с владельцем подвозивших его «Жигулей» на центральной площади города. Отсюда он двинулся в сторону рынка, подозрительно осматривая прохожих. Прохожих было немного, и никто из них не напоминал монстра из голливудского фильма.
4.
Третьего из четверых знали под кличкой Прибор. Несмотря на молодость, он был уже достаточно опытным карманником и кличку свою получил за то, что для разрезания сумок и портфелей изобрел свое собственное приспособление, которое называл «прибором».
Прибор вышел из дома в одиннадцать. Через час начинался обеденный «час пик», а значит, и работа. Прибор работал в автобусах и троллейбусах, следовавших из центра в два отдаленных микрорайона. Это был самый выгодный маршрут, и достался он Прибору после серьезных разборок с прежними хозяевами. Сам Паша-Пахан должен был вмешаться, чтобы Прибору после несправедливого дележа не пришлось опасаться за свою жизнь. Прежние, Прибор знал, время от времени продолжали промышлять в его теперь уже законных владениях. Он позволял им. Живи сам — давай жить другим.
Прибору было шестнадцать, а выглядел он как тринадцатилетний. Так и должен был выглядеть настоящий карманник-профессионал. К тому же, он был прирожденным артистом, и еще ни разу за семь лет своей карьеры не попадался. Друзья думали, что ему просто везет. Но он-то знал, что дело не в везении. Свое везение он сделал своими руками.
В половине двенадцатого Прибор стоял на остановке возле ЦУМа, поджидая «свой» троллейбус. Народу было много, — достаточно много, чтобы начать работать. Прибор пропустил два троллейбуса — первый был слишком забит пассажирами, второй он не любил: в этом самом троллейбусе его однажды застукали. Кончилось все мирно: дали по шее и выкинули на следующей остановке.
Прибор знал номера всех «своих» троллейбусов и автобусов и почти всех водителей. Многие знали и его. Это не означало, что они готовы были его заложить. И не означало, что он должен был отстегивать шоферюгам отступные. Просто город был не таким уж большим. Живи сам. Позволяй жить другим.