Повисла тяжелая пауза. Такая тяжелая, что Эмили буквально ощутила, как загустел воздух, как он с трудом протискивается в легкие и с таким же трудом их покидает.
С холодком первобытного страха она ощутила, что находится в не самом лучшем положении. И теперь прижалась к двери ещё сильнее, боясь пропустить что-то важное.
Глава 4
Мужчины молчали. В этом молчании Эмили буквально ощущала. Как трещит воздух. Затем один из них, седой, как постаревший одуванчик, глубоко вздохнул и проговорил:
- Нужно тянуть жребий. Робяты, бургомистр прав. Некоторые из вас не помнят, а я помню. Паводок страшное дело. Гибнет скот, гибнут люди… Это страшная жертва. Но без нее Ободу не выжить. Вы все это понимаете. Мы все понимаем…
Вновь повисло молчание, в котором девушке казалось, что сердце стучит прямо в ушах. Спустя минут пять, другой мужчина всё так же молча поднялся и подошел к небольшому комоду возле бордовых занавесок.
Выдвинув полку, он достал какой-то мешочек и вернулся за стол. Мешочек оказался на его середине, и все с нескрываемым напряжением уставились на него.
- Нужно тянуть, - сказал бургомистр, глядя на мешочек так, словно оттуда вот-вот покажется сам речной демон. – Но сперва вспомним, как это делается. Отцы и поверенные всех дев, достигших четырнадцати лет, тянут из мешка соломинки. Они все одной длинны, кроме двух. Они короче. На обладателя самой короткой возлагается страшная и необходимая миссия… Вторая, чуть длиннее, но короче остальных, на случай… Непредвиденный случай.
По залу прокатился тяжелый вздох, бургомистр потянул край ворота, словно ему резко стало жарко, и продолжил:
- Если ни у кого нет вопросов и возражений, предлагаю начать. Промедление не терпит.
- Возражения есть у всех, - отозвался Нордил, - но у нас нет выбора. Потому начнем.
Он первым сунул пальцы в мешочек, а когда вынул на его лице отразилось такое облегчение, что Эмили ощутила его почти физически.
Один за другим мужчины стали запускать пальцы в мешок и вытаскивать, одни открывали ладонь сразу, другие медлили, третьи глядели на соседей, ожидая, когда те первые посмотрят.
Но внимание Эмили было приковано к дяде Рохарду, и когда он с облегченным выдохом откинулся на спинку стула и вытер вспотевший лоб, она ощутила, как с плеч скатилась гора.
А потом по залу прокатился едва слышимый, но такой пронзительный и полный печали стон, что она вздрогнула.
- Орелия…
Бургомистр разом побледнел и осунулся, отвалившись на спинку стула. Остальные мужчины смотрели на него с сочувствием, но во взгляде каждого читалось облегчение. Самое страшное облегчение, которое Эмили доводилось видеть.
Покачиваясь и держась за стол, бургомистр поднялся и прошел куда-то в угол. Послышался звон стекла и бульканье, затем он вернулся с прозрачным стаканом в одной руке и бутылью в другой. Под молчаливые взгляды он залпом осушил вначале стакан, затем припал к горлышку и стал шумно пить.
- Бургомистр, обожжешь… - проговорил кто-то, видимо пытаясь его неумело успокоить, - виски же…
Но бургомистр пил, словно в бутыли вода и он не чувствует жгучей горечи, которая опаляет его глотку. Спустя минуту глава поставил бутыль на стол, и по его лицу Эмили с холодком поняла – бургомистр трезв, как самый чистый горный хрусталь.
- Мне нужно ей сказать… - прохрипел он, поскольку горло все-таки пострадало от крепкого напитка. – Позовите слугу. Кто-нибудь, демон вас дери, позовите слугу… Ребекка не вынесет, моя жена не вынесет… Помогите нам боги…
В зале зашелестело. А через секунду Эмили больно приложили дверью в лоб. Она отлетела, ухватившись за ушибленной место, а в проходе появился бородатый мужчина.
Он строго посмотрел на нее и проговорил:
- Ты чего тут делаешь?
- Жду дядю, - испуганно ответила Эмили. – Я племянница Рохарда.
Бородач кивнул как-то понимающе, а потом крикнул в коридор:
- Слуга! Сюда быстро!
Слуга возник из неоткуда, словно отлип от стены и вышел из тени. Он споро подбежал к бородачу, успев одарить Эмили, которая всё ещё сидит на полу, недовольным взглядом.
- Да господин, я здесь господин, - быстро отчеканил слуга.
- К бургомистру, - коротко приказал бородач, пропуская его в дверь.
Тот скользнул ужом, и дверь на этот раз закрылась плотнее. Поднявшись, Эмили снова потрогала лоб и, удостоверившись, что шишки не будет, вновь наклонилась к двери. К ее большому сожалению, теперь слов было не разобрать. Она лишь поняла, что бургомистр отдает какие-то распоряжения.
Когда слуга вышел и удалился, Эмили полагала, что мужчины тоже сейчас повалял толпой из зала. Но внутри было тревожно и тихо. Она даже представлять не хотела, что испытывали люди за этой дверью. И ещё больше не хотела знать ощущений бургомистра. Отдать единственную дочь в жертву ради спасения города – страшный и великой поступок. Но его величие не умаляет трагедии, которая обрушилась на их дом.