Через час «отверстие» расчистили от грунта. Перед ними был люк. Входной люк. Неизвестный металл, пролежавший в земле три тысячи лет, блестел, словно его натёрли мелом.
Надя с Леоной и Кэли зааплодировали. Мужчины молчали, выразительно поглядывая на капитана, который машинально обрывал лепестки у сорванного цветка. Лепестки зелёные, а серединка жёлтая, совсем как у земных ромашек. Берни многозначительно кашлянул. Поймав его взгляд, Андрей смял цветок в кулаке. Что он, как девчонка, на ромашке гадает: любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт… Инопланетная махина мертва несколько тысячелетий, ни поцеловать ни плюнуть она уже не сможет. А вот прижать, пожалуй, ещё способна… Они заберут всё что смогут, для Земли это станет бесценным подарком, взять хоть крошечный кусочек обшивки из чего-то серого, гладкого, меньше всего похожего на металл… Биоматериал? Может, он и был когда-то живым, а сейчас безнадёжно мёртв. Ребята отрезали кусочек, а он даже не вздрогнул…
Тьфу ты, чёрт! – выругался Андрей, сообразив, что думает о «махине» как о чём-то живом. Планета мертва, как мертвы её прилетевшие из неведомых космических далей гости. И всё-таки… что их убило? Почему они не смогли улететь?
Надо убираться отсюда. Чем скорее, тем лучше. Возьмут образцы, пробы грунта и воды, или что у них тут вместо воды…. Напрасно Бэргэн с Риотой обвешались лазерными цацками. На Аква Марине с ними ничего не случится.
О том, что – случится, и очень скоро, Андрей не знал.
Часть 11. В режиме каникул
Посадка на планету нарушила привычный режим полёта, расширив пространственно-временной континуум до математической бесконечности. График дежурств по кухне был предан забвению, астрофизик и биолог трудились как пчёлки, Мишенька не расставался с камерой круглые экзопланетные сутки, боевые операторы успевали везде и были нарасхват. Так что Кэли и Леоне помогала только Катеринка, с момента посадки оставшаяся не у дел. Втроём они крутились волчком, с утра до вечера. Обедать приходили только штурманы, зато вечером в салоне-ресторане собирались все, от души нахваливая вкусную еду и изящную сервировку. Катеринка прятала под столом руки, чтобы команда не видела мозолей от ножа, которым она чистила овощи на четырнадцать человек. При двухразовом питании получалось – на двадцать восемь. Двадцать восемь баклажанов, пятьдесят шесть картофелин, каменно-твёрдые тыквы, крошево салата, от которого рябило в глазах… Готовить инструктор тренажёрного зала не умела, так что вариантов не было. Катеринка мыла, скоблила, резала, чистила, проклиная оранжерею, в которой всё это безудержно росло, подстёгиваемое питательными смесями. И не вспоминала, как радовалась, надкусив пупырчатый колючий огурец и вдыхая его прохладную свежесть.
Космомеханик слонялся по кораблю, делая вид, что проверяет приборы и механизмы. Потом шёл обедать. После обеда с чувством выполненного долга устраивался на травке в тени звездолёта и писал книгу, которую начал ещё на Земле. «А закончит лет так через пятьдесят, на Большой Медведице, когда туда навигацию откроют» – изощрялись штурманы.
Литератор, мать его, ворчал Андрей. Этот хоть что-то делает. Или делает вид, что делает. А штурманы вообще обнаглели. Могли бы на кухне помочь. Но они не помогали. По неписаным правилам звездолётчиков, после высадки на планету для штурманов наступали каникулы.
Четыре месяца они вели «Сайпан», и каждый день отвечали за корабль и за людей. За четырнадцать жизней, которых от смертельного холода Вселенной спасала оболочка корабля и его сердце. Впрочем, за сердце отвечал Рабинович. От механика напрямую зависело, вернутся они на землю или… нет, лучше об этом не думать.
Что касается штурманов, то их шестичасовая ежедневная вахта, умноженная на сто двадцать, это тридцать дней, проведённых у штурвала. Тридцать дней невероятного напряжения, которое штурманам необходимо сбросить. Заземлить, как они говорили.
«Заземление» проводили в кают-баре и в бассейне. Можно только догадываться, сколько денег угрохал Волокушин, чтобы за сто семь триллионов километров от Солнечной системы космолётчики валялись на песочке, блаженно прихлёбывая ледяное пиво и с хрустом разгрызая хвосты здоровенных раков, сваренных Леоной по всем правилам – живыми, в солёном кипятке с укропом и лавровым листом. Можно только догадываться, во что обошлись Волокушину эти раки, четыре месяца обитавшие в аквариуме под бдительной опекой всё тех же Леоны и Кэли. Можно только догадываться. Впрочем, штурманы об этом не думали.