— Прошу прощения, — уже более смело прервал выступление Андрей, — я слышал еще про самосбор, который называется хтоническим. Такой есть?
— Хтонический, — повторила ученая и, глядя себе под ноги, стала улыбаться. Затем обратилась к Звездину. — Откуда это идет? Давид Макарович распускает слухи?
— Скорее всего, — кивнул Звездин, тоже отвечая улыбкой. — Андрей Викторович имел возможность с ним поговорить.
— Вы про Макара? — Андрей удивленно поднял брови.
— Все верно, — произнес Звездин. — В его блоке он известен именно так.
— Давид Макарович еще в бытность работы в НИИ разрабатывал гипотезу на основе усиливающейся частоты и силы самосборов о том, что грядет новый тип — гораздо более разрушительный, чем все предыдущие, — высказалась ученая. — Нельзя сказать, что она такая уж невозможная, но, судя по его расчетам, хтонический самосбор должен был случиться хотя бы раз. Так, чтобы его зарегистрировали. Но этого не произошло.
— Он мне говорил, — попытался поспорить Андрей, — что хтонический самосбор ничего после себя не оставит и уничтожит вообще все. Свидетелей тоже.
— Он, быть может, и уничтожит абсолютно все, но об этом тоже должны остаться какие-то следы, знаки. Идея очень спорная и я бы не хотела на ней останавливаться. Хотя в одном Давид Макарович определенно прав — грядет новый этап самосборов и, даже если хтонический самосбор не произойдет, большинству, если не всем, обитателям нулевого сектора придется… Ну… — она вновь опустила взгляд.
— Наталья Геогргиевна, вы говорите, как есть, — подбодрил ее Звездин. — Мы же ученые. Должны констатировать все, как оно есть на самом деле.
— Это правда, — она опустила взгляд, — но верить в это сердце отказывается. В общем, — она вновь выдержала паузу. — Большая часть гигахрущевцев канет в небытие по причине того, что самосборы учащаются. И Клинский, и Шпигунов сходятся во мнении, что в данный момент происходит накопление большой критической массы самосборной энергии, которая рано или поздно даст о себе знать. В течение одного или двух гигациклов — смотря чьей теории придерживаться — Клинского или Шпигунова.
И она принялась менять слайды, попутно давая подробное объяснение того, как появлялись самосборы и что ожидало жителей гигахруща. Картина рисовалась самая мрачная.
— Хотя надо признать, что товарищ Патрушев настаивал на том, что новый этап самосбора может характеризоваться непривычными последствиями. Не теми, что мы переживаем сейчас. Скажем, мой коллега в предыдущем выступлении упомянул разные социальные и технологические модели общежитий в различных секторах. Но не сказал о том, что в секторе минус два-четыре-минус шесть зарегистрировали аномальные зоны, в которых время ускоряется. Зоны эти появляются на месте возникновения самосборов сразу или по прошествии какого-то времени. Патрушев предположил, что фрактальные изменения происходят не в трехстороннем пространстве, а, может быть, четырех или пяти, или даже больше. Поэтому как один из вариантов, согласно его теории, может произойти кризис, приводящий к изменению, скажем, временного восприятия. Мы можем проснутся в мире, где каждый отдельный блок или даже ячейка обладают своей скоростью течения времени. Хотя звучит это не так страшно, как чудовища и черная слизь, подобные трансформации приведут к разрушению нынешних социальных и технологических связей.
В зале в этот момент стало неспокойно. Ученые стали тихо высказываться об услышанном и перекидываться друг с другом отдельными репликами. Когда стало поспокойнее, женщина продолжила.
— Но это лишь догадка, я повторюсь. По моему мнению, нам стоит готовиться к усилению привычных самосборов и ожидать, ну скажем… — она наклонила голову и некоторое время молчала. — Залитию в сто этажей. Разовое или поочередное. Или, скажем… Залитие узких пространств типа вентиляционных или мусоропроводных шахт. Или вообще — трубопроводов. На борьбу с такими последствиями не хватит ни сил, ни средств.
Андрей чувствовал нарастающее внутри него напряжение от услышанного. Выдержав паузу, ученая сделала заключение.
— Поэтому, если мы хотим жить, надо быстрее что-то делать.