28. На пути в Содружество
Ячейка за ячейкой, блок за блоком, этаж за этажом они шли сквозь гигахрущ, не считая времени и пройденного расстояния. Содружество было где-то там впереди и это единственное, о чем по пути думал Михаил. Ему не было интересно, что творится в других блоках и этажах, если это не представляло опасности. Опыт бывалого разведчика, обходчика и проводника подсказывал ему, что задаваться вопросами о тьме было чревато. Андрей же, будучи в какой-то мере пионером этих бесконечных пространств, постоянно думал о том, что он видел или слышал от Михаила, либо о том, что издавало звуки и запахи где-то там, куда не проникал свет фонаря. В голове был целый рой мыслей, которые наслаивались одна на другую, мешались, заставляли размышлять до одури. Иногда возникало ощущение нереальности происходящего — Андрей ловил себя на том, будто проснулся и оказался посреди неизвестного нечто. В другие моменты он наоборот словно засыпал и оказывался во сне, где приходилось бесконечно идти, и не было ни конца, ни края этим пыльным безлюдным коридорам.
Они шли весь день без остановок и перерывов. Таблетки делали свое дело — притупляли чувство голода, усталости, заставляли передвигать каменеющие от усталости ноги. Ближе к вечеру Андрей попросил еще одну, но Михаил лишь мотнул головой. Когда они очутились за гермодверью заброшенной (или никогда не используемой) ячейки, Михаил скинул сумку, медленно опустился на чью-то кровать и облегченно выдохнул. Достав консервную банку, он вскрыл ее ножом и принялся потреблять содержимое, используя нож в качестве ложки. Андрей в это время лежал и потирал мышцы на ногах.
— Ты чего не ешь? — спросил Михаил.
— Я пока не голоден.
— Голоден-не голоден, а есть надо. Доставай концентрат.
Превозмогая усталость, Андрей принял сидячее положение и тупо уставился на вещмешок, до которого было лень тянутся. В то время, как его проводник успел окончить одну банку и открыть вторую, Андрей просто сидел на краю койки. Он все думал о том, что тревожило его разум во время похода и думал, как будет логичнее начать разговор.
— Как часто здесь бывают самосборы? Я о серой зоне говорю.
— Как и у нас на обитаемых этажах, — ответил Михаил. — Никакой разницы нет.
— Я просто подумал… — он остановился. — Здесь же нет ликвидаторов, которые уничтожают последствия самосбора, так?
— Ну?
— Я думаю за все эти циклы и гигациклы серая зона должна была бы уже превратится в сплошной сгусток черной слизи и кишащих монстров. Почему здесь все пусто?
— Черную слизь либо едят, либо она сама высыхает, — безэмоционально ответил проводник. — А монстры разбредаются кто куда.
— И что потом?
— Умирают рано или поздно. Или живут какое-то время, пока не натыкаются на тех, кто посильнее.
— Это вам в службе так объясняли? — никак не унимался любопытный Андрей.
— Нет, — он мотнул головой. — Ничего такого нам не говорили. Они вообще мало о чем говорили.
— Кто «они»?
— Руководство. Начальство. Партия.
— Вас совсем не учили?
— Учили, конечно, — Михаил кивнул с деловым видом, выковыривая еду из банки. — Как с оружием обращаться, виды монстров. Но о многих вещах ни слова.
— Почему так? Они же говорят нам о всяком в программах.
— Только то, что положено знать жителям.
— И рассылают информацию по стендам, — продолжал Андрей. — Даже самосборы предугадывают.
— Вот именно, что предугадывают. Гадают то есть, — Михаил недовольно поморщился. — Ничего конкретного они не знают. А только делают вид.
— Зачем?
— Чтобы власть сохранить, конечно же. Создают видимость того, что знают, что делают и куда нас ведут. А на самом деле здесь внизу, — он обвел рукой бетонные стены, — иногда все более понятно, чем там наверху.
— Ты их не любишь?
— Кого? — Михаил оторвался от еды.
— Ну этих, которые сверху. Партию. Партократов.
— За что мне их любить? — он криво ухмыльнулся. — Пока мы здесь штаны на заднице рвем, чтобы банку тушенки себе позволить, они наверху там жируют. Тебе они что ли нравится? — не глядя на собеседника, спросил Михаил.
— Нет, — он несколько секунд подумал. — Тем более, после встречи со Звездиным. Но мой бригадир, скажем, всегда с таким уважением о них отзывается. Говорит, что они нашу жизнь лучше делают.
— Кому как, видимо, — Михаил продолжал поедать содержимое банки. — Не припомню, чтобы они мою жизнь сделали лучше.
— Ты был там наверху?
— Нет, конечно, — проводник усмехнулся. — Туда черни вход закрыт. Там местечко для лучших из лучших.
— Этот партократ Звездин, которого я встретил, не был похож на лучшего из лучших. Только разве что толстый он. И в костюме.
— А я тебе о чем? Отожрался на мясе.
— Думаешь, они его часто едят?
— Конечно. У них там свои мясофермы. И едят они не консервы, как мы, а свежее мясо.
— Это ты сам видел?
— Нет, но говорят. И охотно в это верю.
Они некоторое время молчали, пока Андрей вновь не заговорил.
— Ты говорил, что партия уничтожает чернобожников, потому что те претендуют на власть. А с Содружеством что? С ними они тоже воюют?
— С ними нет, никогда такого не слышал. Они слишком далеко и, судя по агентурной работе, не стремятся распространить власть в обитаемых блоках.
— Почему?
— Ты знаешь, кто живет там? — Михаил обратил на него пристальный взгляд.
— Мутанты.
— Общался когда-нибудь с ними?
— Только с этими… чернобожниками. В Содружестве тоже все такие уроды?
— Сложный вопрос, — он мотнул головой. — Я там не был. Но мутант может выглядеть как самый обычный человек — без черных пятен или щупалец. Но он мутант.
— А ты общался с ними?
— Было дело. По службе. Устраняем самосбор, обходим ячейки и где-нибудь попадается мужчина или женщина — ведет себя странно, смотрит будто сквозь. А потом оказывается человек попал под самосбор и мутировал.
— Как вы это понимаете? — Андрей нахмурился. — Если внешне никаких перемен нет. Если без черных пятен и щупалец…
— А ты пообщаешься, сразу поймешь. В них пропадает человечность что-ли. В гигахруще все только и думают о том, как бы себе мяса достать или ковер в ячейку. Или занавески, — Михаил вновь посмотрел на собеседника. — А мутанты — нет. Им до этих мелочей никакого дела нет. И даже не притворяются. Как бы выше оказываются привычных нам дел. Потом начинают забывать про порядок, дисциплину, субординацию. Подчиняться не хотят.
— В этом и заключается вся мутация?
— Конечно, нет. Мутации приводят к изменению физиологии, мышления. Иногда появляются способности, немыслимые для простых людей.
— Читать мысли? — спросил Андрей, затем добавил. — Или передавать мысль на расстоянии?
— Вроде того, — он кивнул и сделал глоток. — Или бежать без устали несколько часов. Или поднимать других людей, словно те весят килограмм пять.
— Что вы с ними делали в службе?
— Задерживали. Доставляли в блок изоляции.
— А потом? — ему почему-то было страшно из-за ответа, который он ожидал услышать.
— Как обычно с изолированными — либо коррекция, либо утилизация.
— Их получилось корректировать?
— Нет, мутация необратима.
— Значит всегда утилизация?
— Наверное, да, — Михаил призадумался и через несколько секунд добавил. — Точно не могу сказать, конечно. Я никогда не видел их после помещения в изоячейку. Что с ними делали дальше, мне точно неизвестно. Там другой отдел этим занимается.
Андрей сидел молча две минуты, представляя себе бедных мутантов, неотличимых от людей, которых умерщвляли просто потому, что тем не повезло оказаться под самосбором.
— Почему так? Зачем утилизировать? Тебе не кажется это… — он пытался подобрать слово, — бесчеловечным.
— Учитывая то, что они перестали быть людьми — нет.
— Но ведь ты сказал, что внешне они неотличимы от людей, — он вспоминал о сыне. — Зачем их утилизировать? Почему не оставить жить?