— Там ковер, двери деревянные, еще в кабинете были, — неуверенным голосом отвечал Андрей, вспоминая самое первое, что приходило в голову.
— Чей кабинет?
Во время разговора Андрей переводил взгляд о одного мутанта на другого. Ему хотелось понять, с кем из них они ведут беседу. Казалось, что Степан озвучивает мысли того обожженного справа, потому что перед очередным вопросом он ерзал на своем кресле, смотря на гостей Содружества одним глазом из-под нависающей брови с хлопьями отслаивающейся кожи.
— Руководителя, — он почему-то волновался назвать его имя. — Кузнецов Павел Алексеевич его зовут.
— Вы знаете, кто это?
— Мне кажется, да, — он отводил взгляд, ожидая следующих вопросов, но Степан сохранял молчание. — Я думаю, я встречал его лично. И даже общался. Это Чернобог. Он возглавляет церковь и люди ему поклоняются.
— Что еще вы там узнали?
— Я читал его записи. Он вел дневник. Он писал о том, как работал в НИИ. Они изучали черную слизь. Я могу вам дать его дневник, если хотите.
— Вы знаете, что на месте нашего города когда-то была часть того НИИ?
— Нет, я не знал.
— Мы располагались всего в двухстах метрах от них. Но волею гигахруща нас раскидало в разные стороны.
— Здесь тоже изучали, — он пытался вспомнить название института, — альтернативную энергию?
— Да, здесь была часть того комплекса. В нем располагалась одна из энергетических установок, питавшая НИИ. Потом здесь случилась авария и взрыв. На руинах старого мира мы построили новый.
Андрей то смотрел на членов совета, то отводил взгляд на пол. Он абсолютно не понимал, зачем все это говорили и спрашивали. Его интересовало совершенно другое. Он пару секунд собирался с мыслями.
— Где мой сын? Смирнов Коля. Я могу его увидеть?
— Вы проделали долгий интересный путь, Андрей Викторович, — они вновь поменяли тему. — Вы верите в богов?
— Нет, — он раздосадовано мотнул головой. — Не верю.
— Тогда кто же создал этот мир, если не они?
— Не знаю, — в голосе звучало раздражение. — Гигахрущ вечен. Всегда был, всегда будет. Так говорят.
Обгоревший мутант снова зашевелился в своем кресле, выкручивая ноги и руки.
— Ничего вечного нет. У всего есть начало и конец. Даже у гигахруща. Так сколько гигациклов хрущу, как вы думаете?
— Мне сказали… Кузнецов сказал, что ему ровно столько, сколько моему сыну. Значит, шестнадцать, — он сначала ждал их реакции, но затем добавил. — Это верно?
— В какой-то степени. Время относительно. То, что для вас может быть шестнадцатью гигациклами, для других — вечность.
— Опять загадки, черт побери, — тихо выругался Михаил.
— Так сколько же лет гигахрущу? — Андрей бегал глазами по мутантам, восседающим в совете. — Вы скажете нам?
— Прошлое не столь важно, сколько будущее. Лучше скажите нам, Андрей Викторович. Вы хотите найти сына. А что дальше? Вы бы хотели найти выход из гигахруща?
— Я хочу найти сына для начала. Потому что это реально, — мужчина сам удивился своей решимости. — А выход из гигахруща еще никто не видел.
— И все же. Ведь это мечта для тысяч гигахрущевцев. Если не миллионов.
— Я бы хотел.
— Зачем?
— Не знаю, — Андрей молча смотрел на мутантов, но понял, что от него ждут развернутого ответа. — Хочу выйти отсюда. Хочу увидеть небо и солнце. Хочу увидеть землю. Хочу, чтобы сын их увидел. Они есть? Они существуют?
— Что насчет остальных людей? — они вновь проигнорировали Андрея.
— А что насчет них? — совершенно не понял мужчина.
На полминуты в зале совета повисло молчание. Андрей все ждал, когда ему ответят, но затем, опустив взгляд, стал думать, как самому отреагировать на их вопрос.
— Вы бы не хотели показать выход отсюда остальным людям? — подсказали ему.
— Я не думал об этом, — честно ответил мужчина. И вновь пауза. И снова он понял, что от него ждут чего-то еще. — Может быть, показал бы. Я не знаю. Если я выйду, так пусть и другие. Мне не жалко.
— Вы скажите, как отсюда выйти, если такие умные, — все тем же недовольным голосом предложил ей Михаил. — А то, может, вам известно, как выбраться из гигахруща?
— Андрей Викторович, вы когда-нибудь играли в шахматы? — вновь поменяли тему они.
— Да, конечно. У меня были шахматы. Играл в них с Колей. Он — мой сын…
— Что происходит с пешкой, когда она достигает конца поля?
— Она становится ферзем, ладьей или слоном, — он пытался вспомнить правила. — Или конем.
— Боги сейчас разыгрывают партию шахмат, — своим привычным голосом говорил престарелый мутант. — Когда вы дойдете до конца поля, то станете совсем другой фигурой.
— Какие боги? Какие шахматы? — послышался Михаил. — Это вы называете «понятнее»? Что вы несете? — хамил он без всякого стеснения.
— Да. Что за боги? — внезапно поддержал его Андрей. — Я уже слышал об этом. От Чернобога. По фамилии Кузнецов.
— У каждого мира есть свои создатели. У истоков гигахруща тоже стояли вполне конкретные боги. Иной раз они совсем не похожи на таковых. Например, я.
— Кто я? — Андрей переводил взгляд с одного мутанта на другого.
— Вы знаете кто.
Крайний справа выкручивал дрожащие руки и дергал привязанной головой. Андрей встретился взглядом с глазом, пугающе торчащим из-под приподнятой брови.
— Да, вы правильно смотрите. В прошлой жизни меня знали как Ярославцева Екатерина Михайловна.
— Ярославцева… — повторил Андрей, чувствуя, что уже где-то слышал ее фамилию. — Вы ведь работали с Кузнецовым!
— Все верно. Он и сделал меня тем, что вы сейчас видите.
— Что он сделал? — голос его стал живым, энергичным.
— Испытал на мне свою технологию. Когда он еще был человеком, а не бездушным чудовищем. Хотя души у него, наверное, никогда не было.
— Что вы там делали? Это вы изобрели черную слизь?
То, что когда-то было Екатериной Михайловной вновь зашевелилось. Она то выпрямляла дрожащие пальцы, то резко впивалась ими в подлокотник, и дергала головой.
— Я боюсь сообщать вам слишком многое, чтобы не испортить шахматную партию. В конце концов игра интересна только при условии, что ее финал неизвестен. Боюсь, что вам просто надо идти дальше. Путь вам укажут сверху. А все, что надо, вы уже увидели и услышали.
Он несколько секунд стоял спокойно, слушая мерную речь Степана, но затем зубы стали медленно оголятся в безумном оскале.
— Кто укажет? О чем вы говорите? Где мой сын? Дайте мне увидеть Колю! — почти закричал Андрей.
— У нас нет вашего сына, — все тем же спокойным голосом вещал Степан. — И никогда не было.
— Но ведь мне сказали! Что он у вас! Здесь! Он стал мутантом! Он общался со мной!
— У нас нет ни одного члена общества, который бы мог отправлять мысли так далеко. И мы ни об одном таком даже не слышали.
— Но ведь его залил самосбор! Он стал мутантом! Я слышал его голос! Он разговаривал со мной!
— Значит, он был где-то неподалеку, — спокойно ответили ему. — Мы, может быть, смогли бы сказать больше, если вы открыли свой разум.
— Я открываю свой разум! Лезьте в меня! Скажите мне, где мой сын!
— А в мой не смейте, — послышался недовольный Михаил.
В зале совета воцарилось молчанье, прерываемое лишь громким дыханием Андрея, который со слезами на щеках смотрел на мутантов. Прошло не больше минуты, когда черное тело Екатерины Михайловны вновь зашевелилось полумертвыми конечностями.
— Я давно забыла вкусы чувств и эмоций, — заговорил Степан. — Но если бы я могла, то сейчас бы переживала самую горькую грусть, зная, что вас ждет в будущем. Вы не просто так встретили этого человека. И не просто так пришли сюда. Все это очередные ходы шахматной партии…
— Которую разыгрывают боги, да? — перебил Андрей. — Где мой сын?!
— Ваш сын в самосборе, — послышался сухой короткий ответ.
— Что это значит? — спросил мужчина, тяжело дыша от нахлынувших на него чувств.
— Возвращение на Олимп всегда сопровождалось трагедией. Больше мы вам ничего не можем сказать. Прощайте!
— Что?.. — только и успел сказать Андрей, почувствовав, как его сжимают вокруг талии.