Она навела тени под глазами, причесываясь, прикинула — так, без всякого практического соображения — в чем она бы пошла в театр,— платье, туфли, вставочку на грудь... Представила, как вошла бы в фойе, как Виталий бы ринулся к ней, провел в зал, усадил... И напоследок сжал локоть.
Весь день она думала только об этом, была рассеянной, невнимательной, профессор во время обхода сделал ей замечание, она выслушала его безразлично, как во сне. Она все время смотрела на часы, торопилась до мой. Дома она сказала Андрею:
— Нас приглашают в театр. Как у тебя с уроками?..
— Не надо!— вскрикнул Андрей.— Не надо!..
— Что — не надо?..
— Не надо туда ходить!..
— Глупый,— сказала она.— Ты не хочешь?.. Виталий Александрович так долго работал над этим спектаклем, он будет обижен...
— Иди!— крикнул он.— Я не пойду!..
— Ну, что же,— сказала она,— тогда я тоже останусь.
Но около восьми, опоздав на первый акт, она была в театре.
III
Когда Лиля стала женой Владимира Огородникова, он закончил аспирантуру, готовился к защите кандидатской, несколько его сообщений и статей уж были напечатаны в солидных медицинских изданиях... Его будущее казалось несомненным. Ему повезло. В самом начале пути в науку он встретился с человеком необычайным, личностью удивительных масштабов и силы. Эта встреча навсегда уберегла его от провинциального крохоборства, самодовольства, заставила круто свернуть с утоптанной предшественниками дороги. В этом было его счастье, или несчастье, смотря как понимать дальнейшую его судьбу...
Впервые Лиля узнала о Чижевском, когда внезапно хлынувший ливень загнал ее в квартиру Огородникова: они возвращались из кино, Володин дом был в двух кварталах, ее — на окраине города. Но и двух кварталов оказалось достаточно, чтобы она промокла до нитки, а туфли — кстати, ее единственные, на входивших тогда в моду каблуках-шпильках — она слишком поздно догадалась снять и несла в руках, перепрыгивая через потоки воды, захлестнувшей тротуары. Полбутылки коньяка, не меньше, Володя вылил на мохнатое полотенце, усадив Лилю на диван И растирая ее холодные, мокрые ноги. Ей было щекотно и приятно, она хохотала, отталкивала его руки, но он был так серьезен, даже суров, что наконец она сдалась, утихла, блаженно прикрыв глаза и откинувшись на упругую диванную спинку. Это было время горестных Лилиных разочарований,
время, когда, после краха со студией, она вернулась домой, и мама устроила ее лаборанткой в мединститут, время униженного служения ненавистым колбам и пробиркам... И вот теперь Владимир Огородников, молодой ученый, надежда института, сидя на корточках растирает щиколотки своей лаборантки, не замечая, что сам он тоже промок насквозь, что рубашка прилипла к его сильному, крупному телу и с густой пряди нависших над глазами волос капает вода... Впрочем, у нее были красивые ноги, сухие в щиколотках, длинные, с нежными розовыми пятками,— она видела, что не одна только забота о ее здоровье заставляет его быть столь усердным.
Потом он ушел переодеться, а ей принес и бросил на руки халат, вероятно, своей матери, которая сейчас находилась в отъезде. Лиля защелкнула дверь и, оставшись одна в комнате, переоделась. Халат оказался точь-в-точь как в пьесах Островского: шелковый, в павлинах, он доставал ей до самых пят и мягко струился по полу. Лиля забавлялась, вертелась перед высоким, под потолок, трюмо и не узнавала себя — в этом «генеральском» халате посреди огромной квартиры, тесно уставленной старомодными, не спеша, со вкусом подобранными вещами. После комнатушки, где она жила, с общей кухней на десять семей, ползущим по коридору чадом и дощатой уборной во дворе, все здесь казалось Лиле непомерно роскошным.
Вернулся Володя, они соорудили на кухне стол — холостяцкий, на котором, несмотря на обилие тяжелых сервизных тарелок и хрустальных бокалов, есть было почти нечего, Лиля выпила из крохотной серебряной стопки коньяку, почувствовала себя веселой и смелой и призналась, что хочет осмотреть всю квартиру. Володя пожал плечами и повел ее в единственную, по его мнению, достойную внимания комнату — отцовский кабинет.
Доктора Огородникова хорошо знали и помнили в городе. Он был детский врач и несколько лет назад погиб в автомобильной катастрофе, поднятый среди ночи с постели молящим телефонным звонком.