А Лабарту улыбнулся. Я был рад, что не оказался его врагом.
– Если кто-то из вас хочет оживить его своей кровью, – сказал хозяин Иудеи, – я не буду мешать.
– Никто не станет оживлять Терона, – отозвался один из египтян. – Никто не оспорит твое право. Александрия принадлежит тебе.
– Не мне, – покачал головой Лабарту и указал на меня. – Амоннахту.
Его слова поразили меня больше, чем смерть Терона, и я не знал, что ответить.
Позже, на исходе ночи, мы сидели на крыше дома, и вновь пили вино и ждали рассвета. Звезды еще были яркими, не меркли, и восток оставался темным. Тогда я спросил:
– Зачем ты это сделал? Зачем отдал мне Александрию?
– Она мне не нужна. – Лабарту смотрел вниз, на темные улицы города, который теперь принадлежал мне. – У меня есть Иудея, и скоро я вернусь туда.
– Странные вы, евреи. – Я был удивлен и оттого вновь не сдерживал слов. – Ваша земля для вас так много значит...
– Я не еврей, – отозвался Лабарту. Теперь он смотрел куда-то вдаль, на восток. – Я родился далеко отсюда, и вырос в городе Лагаше...
Я не знал этого города, но где я бывал, кроме дельты?
– Моя земля была великой, когда и Вавилон еще не был возведен, – продолжал Лабарту. Говорил он медленно, словно за каждым словом стояло воспоминание. – Но родина была ко мне жестока и неблагосклонна... А в Иудее я счастлив. Эта земля не щадит людей, но нам, пьющим кровь, она дает все, что нужно. Мне она подарила все, о чем я просил, и даже больше. Я хочу жить там вечно.
Так я стал хозяином Александрии. А Лабарту с Шимоном и Шай через два года и правда вернулись в свою страну. Я же долго владел Александрией, но, в конце концов, и мне пришлось ее покинуть.
Но это было много позже.
Полуденный морок
Фитиль коптил и потрескивал, пламя билось в каменной плошке. Тени метались по потолку, а за стенами башни завывал ветер. Давно пора было погасить огонь и лечь спать, но Лабарту все сидел над письмом. Ровные строчки, красивые квадратные буквы, пергамент и чернила... Лабарту писал письмо той, что была сейчас далеко. Он не видел ее с нового года, и сколько еще не увидит? И прочтет ли она это письмо? Война пылала по всей стране, дороги стали ненадежны. Война — время изобилия, но разлука — тяжкий груз.
«От Лабарту Шай — мир!
Дитя моего сердца, Шай! Мыслями я с тобой, но телом далеко. Йерушалаим мы покинули и отступили в Бейт-Тору. И здесь будем ждать подкрепления или прихода римлян. Уже не знаю, уверен ли Шимон в нашей победе, но люди верят ему, и сам он не высказывает сомнений. Но если начнется осада, верь мне, я не останусь в осажденной крепости.
Всегда помню о тебе и хочу знать, как ты живешь. Правда ли хорошо тебе среди этих людей? В радости ли проходят твои дни? Думаю, тебе лучше было бы рядом со мной. Ведь если нужен тебе машиах, то почему признаешь того, кого не видела никогда? Почему не брата твоего, Шимона? Раби Акива назвал его машиахом. Царем его провозгласили, и люди за него умирают. Если будешь с нами, сердце мое успокоится, и Шимон будет рад встрече с тобой.
Надеюсь, увижу тебя скоро.
Люблю, как и прежде.
Лабарту»
И о чем еще сказать? Лабарту качнул головой, свернул пергамент и скрепил письмо своей печатью.
***
Отсюда, с крепостной стены, дорога казалась петляющей лентой. Горы, застывшие под раскаленным небом, крепость, ждущая осады, и люди, стекающиеся в нее, день за днем... И жажда.
Лабарту облизнул пересохшие губы.
Эта земля, прежде казавшаяся ему источником неиссякающей силы, теперь высохла и омертвела. Словно мы исчерпали ее. Я и Шай...и Шимон... Выпили всю кровь этой земли и потеряли разум под лучами ее солнца.
Жажду не утолить несколькими глотками, но приходится довольствоваться малым. А в крепости повсюду люди, и негде укрыться от их страха, ненависти и ярости. И днем и ночью видно, как бежит их кровь по жилам.
«Убивайте и не бойтесь смерти!» — так сказал Шимон, и люди повторяют эти слова.
Лабарту помнил первые сражения, восторг и опьянение победой. Кровь евреев и римлян, одинаково горячую, жаркую до пресыщения. Солнце пылало над головой, меч был невесомым, свистел, рассекая воздух. Враги, десятки, сотни и тысячи врагов, умирающих, мертвых. Клинок в крови, вкус этой крови на губах, скорость и безрассудство.
Но те сражения и победы — все в прошлом. Скоро подойдут легионы из Египта, и кольцо осады сомкнется. И что потом? Чего теперь ждать?
— Нечего больше ждать, — слова вырвались сами, сухие и резкие, как порыв летнего ветра.
А раз нечего ждать, то нужно пойти к Шимону. Немедленно. Сейчас.