— Шимон...
— Мир тебе, Лабарту. — Шимон прижал руку к сердцу и склонился в поклоне. — И пусть беды обходят тебя стороной.
Вот и все.
— Прощай, Шимон, — сказал Лабарту, и вышел из комнаты.
Нужно уходить. И оборачиваться нельзя.
Когда он выбрался из-под земли, восток уже побледнел, и звезды исчезали, одна за другой. Где-то далеко позади осталась осажденная крепость, отчаяние и боль.
Свободен.
Он шел, глядя на светлеющее небо. Свободен. Но тоску он унес с собой, и позади была смерть, а впереди?
Что-то зашуршало за пазухой. Письмо. Лабарту остановился и вытащил пергамент. Бечевка соскользнула на землю. Лабарту развернул свиток и начал читать.
«Господину моему Лабарту от Шай — мир!
Я счастлива здесь, на душе моей покой, и я ни в чем не знаю недостатка. И потому не проси, я не уеду отсюда. Зная истинного машиаха, я не пойду за Шимоном.
Но я рада была бы видеть тебя. Потому, если готов присоединиться к нам, приходи и входи в дом общины. Если же нет — приходи, и я выйду к тебе за ворота.
Что же до брата моего, Шимона, то чувствую я, что увижу его только в царстве грядущем.
Жду тебя.
Шай.»
Лабарту скомкал пергамент в руке и несколько мгновений стоял, никуда не глядя, ни о чем не думая.
Потом поднял голову и прошептал:
— Да, Шай. Я иду.
И продолжил путь.
Обращенные
Во сне шел дождь. Капли стучали по камням, пузырилась грязь под босыми ногами.
Во сне небо было затянуто серой пеленой. Мышцы сводило от холода и боли, в догоревшем костре умирали угли.
Во сне слезы текли по лицу, холодные, соленые, как кровь. Не было сил говорить, но губы сами шептали одно слово, одно имя...
— Кэри...
Лабарту проснулся и несколько мгновений лежал, глядя в темноту. Над ним смыкался каменный свод, но воздух был текучим и теплым, а снаружи царила тишина. Дожди не скоро начнутся в этих краях.
Сон потускнел, распался, словно ветхая ткань, и лишь тогда Лабарту поднялся с постели. Вода для умывания тоже была теплой. И неживой — как обрывки мыслей, и этот храм, и сама здешняя жизнь. Не зажигая огня, Лабарту оделся, привычно завязал ритуальный пояс и завернулся в накидку — знак своего ранга.
Уже больше года он жил здесь, в доме Митры, в храме непобедимого солнца. Ритуалы посвящений не остановили его, как останавливали многих, и теперь он стал одним из первых. Посланник солнца, он сидел по правую руку от верховного посвященного, и на каждой церемонии пил бычью кровь.
Но уже много месяцев не пробовал человеческой крови.
Пусть.
Если пить лишь кровь животных, ум теряет ясность, мир теряет краски, тело теряет силу, — Лабарту знал об этом с детских лет.
Лучше так.
Мир и впрямь потускнел. Воспоминания, прежде ясные и прозрачные, словно осколки цветного стекла, теперь подернулись дымкой и отдалились. Мысли соскальзывали с них, не задерживались надолго, и боль притупилась.
Лучше пусть будет так.
Но ночью приходили сны, и они были ярче яви. Боль, страх, одиночество, холод и жажда. Но сны развеивались, и наступал день.
Малая плата... Пусть.
А изо дня в день повторялось одно и тоже. Люди, на которых Лабарту почти не обращал внимания: посвященные и неофиты, все они казались ему одинаковыми и значили не больше, чем тени в закатный час. Они приходили и уходили, Лабарту говорил с ними, когда нужно было говорить, спускался вместе с ними в подземный храм, когда наступало время ритуала. Время словно застыло. Пыльный ветер, многолюдный город, бычья кровь и слова молитв... Лабарту повторял эти слова, не думая о смысле. Прежние стремления угасли вместе с воспоминаниями и мыслями, и жизнь походила на неспешную реку, текущую по однообразной равнине.
Но сегодня Лабарту проснулся в неурочный час и сидеть в четырех стенах не было сил.
На пороге он остановился, прислушиваясь. В храме все еще было тихо, — ни голосов, ни шагов, ни скрипа дверей. Храм спал, и это было хорошо.
Лабарту хотел в одиночестве встретить рассвет.
***
«Брату нашему, Йехуде, явилось во сне знамение, и, повинуясь его словам, мы отправились в город Милет. Там сестра наша, Шай, стала проповедовать слова Учителя, и люди стекались слушать ее речи. И многие уверовали и решили исполнять заповеди Господа, и стали почитать Учителя, погибшего за грехи наши. И каждый день выходила сестра на площадь и говорила с людьми, и все больше людей приходило слушать ее, просить совета, наставлений и благословений.