И поэтому я говорю с тобой.
Ты далеко и не слышишь меня, а Господь слышит меня всегда, но все же я говорю с тобой.
Сначала, когда ты только превратил меня в экимму, я считала себя оскверненной. Потом считала себя избранной и, пока мы бродили по дорогам страны, в моем сердце была лишь радость. Но когда прошли сотни лет, и ты уже не был моим господином,тоска закралась в мою душу, а ты не знал об этом, потому что я не говорила тебе. Я страдала, что не могу приблизиться к Храму, не могу приблизиться к Господу, и даже обратиться к нему у меня нет сил. Но потом я вошла в дом общины, и братья и сестры поведали мне слова истинного машиаха, и я поняла.
Поняла я, что думаю я о Господе или нет, говорю с ним или нет, — он знает и любит меня. И от этого на душе моей покой и радость, какой я не ведала прежде.
А если бы я не стала экимму, разве прошла бы путь от родительского дома до дома общины?
Я хотела бы увидеть тебя еще раз, но знаю, что не суждено.
Пусть счастье всегда будет с тобой, Лабарту.
Шай открыла глаза и стала ждать.
***
«Пришли они затемно, еще до рассвета. Взяли сестру нашу, Шай, и отвели на площадь. Мы же шли поодаль, как велела она нам. Там, при стечении народа, приказал ей градоначальник отречься от сказанного прежде, но Шай не отреклась и проповедовала слова Учителя. Тогда велел градоначальник бросить ее в огонь во исполнение приказала императора. И разожгли на площади костер, и бросили ее туда. И увидели все собравшиеся, что горит Шай, но не сгорает, страдает, но не отрекается от слов своих. И многие уверовали. Тогда градоначальник приказал пронзить ей сердце мечом. И сделали так, но увидели, что вновь возвращается к ней жизнь. Тогда отрубили ей голову, и умерла сестра наша смертью мученицы.
Хотели мы забрать святые мощи ее, но градоначальник воспротивился, и тело ее сожгли, как принято в этих краях.
Многие же в городе уверовали в Учителя нашего и стали жить по заповедям его и втайне собирались на молитву».
***
Небо светлело, меняло цвет, а внизу просыпался город. Рассветные лучи ложились на плоские крыши и узкие улочки, слышались пока еще редкие окрики, цоканье копыт и скрип колес.
На заре все звуки казались необычно ясными, и впервые за много дней Лабарту почувствовал, как отступает мутная пелена.
Он сидел на вершине лестницы, ведущей к храму. К храму? Так считали непосвященные, но это был всего лишь дом адептов. Истинный храм скрывался под землей. Стены залов украшала роспись,вдоль каменного стола тянулись скамьи. И сегодня ночью Лабарту вновь спустится туда, произнесет хвалу перед изображением Митры и примет чашу, наполненную бычьей кровью. Как всегда...
А раньше здесь был храм Аштарот. Лабарту на миг закрыл глаза, отгоняя непрошеную мысль. Он не хотел вспоминать. Одно воспоминание потянет за собой другое, и куда приведут они? Да, когда-то здесь поклонялись Аштарот, но с тех пор минуло много лет, и на развалинах ее святилища построили храм непобедимого солнца. И поэтому...
Боль вспыхнула, внезапно, словно что-то взорвалось внутри, возле сердца, и Лабарту согнулся, не в силах дышать. Свет померк, и в темноте бушевал кровавый смерч, от земли до неба. Боль рвала в клочья, и Лабарту знал эту боль. Она уже настигала его прежде, но никогда — так сильно.
Умерла.
А потом боль отступила, погасла, остались лишь слабость и тихий звон.
Шай.
Лабарту медленно поднялся. Во рту было сухо, небо качалось над головой, ступени качались под ногами. Он сделал шаг, потом еще один, пошел вниз по лестнице.
Умерла.
Осколки прошлого вспыхивали и падали, разбиваясь, и их звоном был полон мир. Шаг за шагом Лабарту спускался по ступеням, не останавливаясь, глядя перед собой.
Шай.
Солнечное тепло кипарисовой рощи, юная девушка, пестрая накидка, торопливый стук сердца, страх...
Шай.
Звездный свет, ветер в распущенных волосах, движение, жар, рвущийся через край, страсть...
Шай.
Шумный город, лицо, затененное капюшоном, смех, взмах руки, радость...
Шай.
Горячий ветер, свитки Торы, задумчивый взгляд, молчаливая улыбка, красота и сила...
Шай.
Зеленые холмы, закат, простое белое платье, тишина, легкий поцелуй, нежность...
Шай.
Лабарту спускался и с каждым шагом сквозь боль рвались новые чувства. Воздух стал горячим и вязким, полным ненависти и гнева. Каждый вдох растекался по легким, словно жидкое серебро.