— Здесь так много солнца, — сказал он.
Чужое удивление кольнуло изнутри, и Эдвин обернулся.
Атли смотрел вниз. Ветер трепал его незаплетенные волосы, бросал на лицо, и глаз было не разглядеть.
— Скоро будет мало солнца, — сказал он.
Его слова мешались с мыслями, тяжелыми и темными, и чтобы не погрузиться в них, Эдвин снова поднял взгляд к небу. Невдалеке, в роще выше по склону, начала выкликать свою песню кукушка. Эдвин досчитал до двадцати трех, а потом сбился со счета, потому что Лабарту заговорил вновь.
— Будет мало солнца, — повторил он. Говорил так тихо, что слова были едва различимы за журчаньем ручья. — Дни станут совсем короткими, почти все время будет темно. Выпадет снег...
Атли рассказывал дальше, и речь его не во всем была понятна, но понятными оставались чувства, и Эдвин задумался.
Яркие паруса скрылись за утесом — должно быть, лодки уже подошли к берегу, и из дома спешат к ним люди...
Эдвин дождался, пока Атли договорит, и тогда спросил:
— Когда наступит зима, гостей в доме станет меньше, останутся только те, кто здесь живут?
Атли кивнул.
— Тогда скажи, кого в доме нельзя трогать, кроме Лив.
— Кроме нее, всех можно. — Атли махнул рукой, словно вопрос был неважным. На запястье сверкнула медь — тяжелый, витой браслет.
— Почему Лив нельзя?
— Она моя жена, — ответил Атли.
Эдвин знал это. Даже если б он не жил с Атли под одной крышей — а здесь все жили вместе, в длинном доме, пропахшем дымом, — даже если б жил вдалеке, все равно знал бы, кто ему Лив. С тех пор, как Эдвин перестал быть человеком, чувства, мысли, а порой и сны Атли проходили сквозь его собственные, и многое можно было понять без труда.
Но у Лив была очень яркая кровь, сверкающая и чистая. Поэтому Эдвин старался не смотреть в ее сторону.
— Она тоже станет демоном?
— Нет, — ответил Атли, и снова наступило молчание, тягостное и темное.
Эдвин пожалел, что спросил.
Чтобы отвлечься, вновь наклонился к ручью, плеснул воды на лицо, сел на камень, стал смотреть на рудугу, дрожащую в белой пене над водопадом.
Атли заговорил внезапно.
— Ты ведь был женат? — спросил он. Эдвин перестал смотреть на воду, встретился с ним взглядом. — И дети у тебя были, когда ты был человеком?
— Нет, — отозвался Эдвин, не скрывая удивления. — Помолвлен был, но не женат, не все еще было улажено...
— Ах да! — Атли засмеялся, мотнул головой, отбрасывая волосы с лица. — Ты же благородной крови, не так все просто у вас!
Эдвин улыбнулся, поднялся на ноги. Думать об этом не хотелось, да и говорить не имело смысла.
— Я видел лодки, — сказал он. — Ты не хочешь разве посмотреть, кто приплыл?
— Да.., — согласился Атли и замолк на мгновение. — Иди вперед, я догоню тебя.
Лабарту не смотрел вслед Эдвину, но ни на миг не упускал его из виду. Смотрел в сердце, туда, где еще в начале лета была лишь пустота, а теперь сиял свет, спокойный и тихий, как рассветные лучи в тумане. Слушал его шаги, едва слышные, затихающие, вниз по склону.
Он обращен совсем недавно... Нужно все время быть с ним, я должен идти.
Нет, мой хозяин, сказала Кэри, и ветер в траве повторил ее слова. Здесь близко, ему не будет больно. Он такой же, как я, ему не будет больно.
Лабарту сел на краю обрыва, коснулся ладонями земли. Она всегда была холодной, даже в самые жаркие дни лета не сочилась теплом. Цепкие деревья карабкались вверх по склону, огибали серые камни, а внизу было море, темное, ледяное. Чайки кричали там, нигде не было столько чаек, как здесь.
Эдвин видит здесь солнце. Все хорошо, раз так...
Зимой не будет солнца, сказал Шимон.
— Молчи! — крикнул Лабарту и ударил кулаком по земле. Комья торфа посыпались вниз с обрыва. — Я не спрашивал тебя!
Никто не ответил. Только птица испуганно вспорхнула с ветки.
Лабарту встал, взглянул на солнце.
— Я все сделал правильно, — сказал он вслух. Ему было все равно, услышит ли его кто-нибудь — на этом языке никто не говорил здесь. — Я знаю...
Он не знал тогда, правильно ли поступает. Не думал об этом. Думать не мог — стоял на носу корабля, смотрел на приближающийся берег, ждал схватки. Море штормило, и палуба качалась под ногами. Небо клубилось низко, скрывало звезды, и волосы были мокрыми от морских брызг и прошедшего дождя.
Лабарту вглядывался в темный берег, смотрел с нетерпением, — скорей бы спрыгнуть за борт, выбраться из воды, ринуться в битву. Он надеялся на битву. Надеялся, что никто не предупредил это селение, и люди не успели сбежать, сидят теперь в своих домах за жалким частоколом, не знают ни о чем... Лабарту хотел драться с ними, хотел убивать. Больше ему ничего не нужно было здесь.