«Я думал, придется приказывать тебе, — говорил Атли. — Думал, ты будешь ненавидеть меня».
Эдвин не знал, за что ненавидеть Атли. Прошлое скрылось вместе со знакомыми берегами, солнце становилось все ярче, и ненавидел Эдвин лишь жажду. Но и ее легко было погасить.
«Почему ты выбрал меня? — спросил Эдвин. Уже несколько дней длился путь, и Лабарту рассказал так много, что запоминать становилось все труднее. — Почему сделал демоном именно меня?»
«Ты похож.., —сказал Атли. — ...Мне показалось, что ты похож на него».
И впервые за весь путь Эдвин не понял ответа.
Эдвин остановился посреди тропы и закрыл глаза. Если постоять мгновение не думая ни о чем, легко различить, откуда приходят мысли. И эти воспоминания о первых днях новой жизни и о первой жажде, — пришли сверху, с края обрыва, где стоял сейчас Лабарту.
Мои мысли, а не его.
Эдвин огляделся, сам не замечая, что улыбается. Солнце по-прежнему золотило тропинку, дрожало в листве. Эдвин коснулся ствола молодой березы, льнувшей к склону. Кора была теплой и гладкой.
— Эдвин!
Атли позвал его с обрыва, но тут же устремился вниз — и вот уже показался из-за валунов, мчался вниз, быстрее, чем зверь или птица — с такой скоростью мчатся стрелы.
Жаль, что он редко бывает таким.
Мысли Алти были как бурное море, пенились и взлетали, и чувства его неслись неуправляемым потоком. И, чтобы не утонуть в них, Эдвину вновь улыбнулся, взглянул на солнце. За летние месяцы он безошибочно научился различать, где свое, а где чужое, и умел отстраняться, наблюдая издалека.
Атли схватил его за руку, сжал очень крепко, сказал:
— Прости меня. —Взгляд у него был беспокойный, и, казалось, он прислушивается к чему-то, что Эдвин различить не может. — Я... слишком много думал, не заметил... не должен был отпускать тебя одного...
— Что случилось? — спросил Эдвин. Тревога коснулась души, и шла она не от Атли, была своей.
— Корабли.
Атли отпустил его, зашагал вниз по тропинке. Эдвин помедлил мгновение и пошел следом. Тревога не унималась, билась в груди, в такт ударам сердца.
Было такое, когда я был человеком.
— Там не только люди, — говорил Атли, не оборачиваясь. — Я думаю... надеюсь... там приплыл мой друг. Но, может быть, и нет. Но не бойся...
— Ты почувствовал его так издалека?
Тропинка свернула, обогнула скалу, и вновь стала видна бухта, и дом Торальда был совсем близко — уже показалась длинная, поросшая травой крыша, слышался лай собак. А на берегу толпились люди, — должно быть, все обитатели дома вышли встречать корабли.
— Должен был почувствовать раньше! — с досадой ответил Атли, и больше за все время пути, не проронил ни слова.
Они спустились на берег, но в суете, казалось, никто их не заметил. Только Лив обернулась, подошла к Атли. Жажда была позади, Эдвин не видел солнечных лучей под кожей, но все же поспешил отвести взгляд от жены Атли. Из всего дома лишь она была запретна, и оттого манила. Эдвин часто думал, какова ее кровь на вкус.
Краем глаза он заметил, как Лив шепнула что-то Лабарту и отошла.
— Торальд сердится на меня, — сказал Атли и засмеялся. — За то, что я не встретил корабли.
Родичи Торальда обступили прибывших, и Атли устремился туда же. А Эдвин остался в стороне, смотрел на тюки сваленные на берегу, на высокие лодки — их уже вытащили на отмель, а паруса свернули, — и гадал: кто же тот демон, что приплыл сегодня? Его сила искрилась в воздухе, стремительная и легкая, но кто он из гостей, Эдвин понять не мог.
Да и как узнать? Прежде здесь не было других пьющих кровь, кроме Атли.
— Эдвин!
Вдруг понял, что хозяин стоит в стороне от толпы, зовет его. А рядом — человек в одежде морских разбойников, но остриженный слишком коротко, и с лицом настолько нездешним, что ясно — он, как и Атли, с дальнего-дальнего юга.
И не человек он.
— Я говорил тебе, это мой друг, — сказал Атли и снова засмеялся. — Я очень давно его знаю.
Когда стемнело, пир в честь гостей утих, и люди принялись укладываться спать, Эдвин вышел из дома вслед за двумя пьющими кровь. Атли увел их недалеко, на пригорок за серой скалой. Отсюда было видно небо и море, но жилища людей были скрыты, и казалось, в мире пусто, они остались здесь втроем.
Разожгли костер, сели вокруг него. Эдвин молчал, все еще опьяненный вечерний кровью, и смотрел то в пламя, на звездную россыпь над головой. Млечный путь мерцал высоко, далекий и холодный, и Эдвин вспоминал сказки о кораблях, плывущих по звездной реке.
— Меня зовут Амоннахт, — сказал гость. Голос у него был открытый и легкий, а здешние слова он коверкал еще сильнее, чем сам Эдвин. — А мой город — Александрия.