Я спал так долго? Не бывает такого случайно... Сон... Но наяву у него не было лунного клинка, лишь длинный нож, спрятанный под рукавом куртки.
– Мы не успеем уйти далеко, – проговорил он, не глядя на Эдвина. – Почему ты не задержал его?
– Я его отец, а не хозяин, – устало отозвался Эдвин. – Он не всегда меня слушает. И ему нужна кровь, каждую ночь, и много. Пытаться остановить голодного... это...
– Оставайся здесь, – велел Лабарту. – Я попытаюсь его найти. И... – Он замолк, повернувшись к Эдвину. Тот сидел на полу, облокотившись на крышку сундука и ждал. Лабарту на миг закрыл глаза и сказал совсем не то, что собирался: – И будь осторожен. В Венгрии нас называли разносчиками чумы. Нас убивали, чтобы остановить чуму.
– Никто меня не подозревает, – улыбнулся Эдвин.
В этом можно было не сомневаться. Эдвин никогда не был склонен к безумствам.
– Жди здесь, – повторил Лабарту.
На улице все было иначе. Пока он спал, яд пополз по городу, и первые больные уже горели в лихорадке, не подозревая, что жить им осталось недолго. Он миновал дом, отмеченый тьмой, и ускорил шаг. При мысле о чуме к горлу подступала тошнота. Дар Эдвина притупил голод, и это было хорошо, – Лабарту не хотел смотреть на прохожих, не хотел видеть их кровь.
Но уйти было нельзя. Пока еще нет.
Сын Эдвина был где-то рядом, где-то здесь, в лабиринте извилистых улиц. Лабарту чувствовал его, смутно, как огонек, бьющийся на ветру. Быть может, он уже возвращался домой. Быть может, он готов был покинуть город вместе с отцом. Но разве это важно?
Поиски были недолгими. Трудно разминуться в городе, даже если пытаешься остаться в одиночестве. Разделены солнцем, но связаны кровью. Но так не должно быть.
Лабарту свернул за угол, и увидел его. Метт стоял возле стены, замерев, словно напряженно прислушивался к чему-то, но мгновенно обернулся к Лабарту. Тот не замедлил, но и не ускорил шага.
В темноте Метт походил на человека. Тени скрывали бледность, а взгляд был спокоен, – он больше не был голоден. Чертами лица он и вправду напоминал отца, но был хрупким и меньше ростом. Возможно, такой такой была его мать. А может быть, Эдвин и прав отчасти, и у Мэтта с Лабарту есть нечто общее... Ведь любой, родившийся демоном и вскормленный не молоком, а кровью, перестает взрослеть, едва переступив порог юности.
Но и это было неважно.
– Я Метт, сын Эдвина, – сказал мальчик и поклонился. Он говорил почти шепотом, словно повсюду скрывались враги.
– Я Лабарту, – отозвался тот.
– Ты... хозяин моего отца. – В голосе Метта не было ни страха, ни бунта, ни почтения.– Отец хочет, чтобы и я тебя слушался.
Лабарту окинул взглядом улицу. Ни одного прохожего, наглухо закрытые ставни и запертые двери... И все же... Не здесь.
– Поговорим? – предложил Лабарту. Мальчик некоторое время смотрел ему в глаза, а потом кивнул. – Пойдем. Отыщем безопасное место.
Оно нашлось без труда. Черепичная крыша одного из домов, недалеко от рынка. Днем по этим улицам снуют люди, но сейчас было пустынно и тихо. Звезд не было, – облака ползли над головой, словно ожившая тьма, и морской ветер гнал их вглубь страны. Но что толку сидеть здесь и смотреть на море и городские крыши? Лабарту улыбнулся и повернулся к Метту.
– Ты сделаешь, как велит тебе отец? – спросил он.
Метт пожал плечами.
– У меня нет хозяина. Но отец считает, что чума опасна, и я ему верю. Я буду тебя слушаться, раз ты решил нам помочь.
Пустые слова. Если я встречусь с ним взглядом, если уведу с собой в глубину, то увижу его подлинные мысли... Но Лабарту не хотел прикасаться к его мыслям и не хотел знать, какая на вкус его кровь.
– Твой отец защищает тебя, потому что ты... – Лабарту усмехнулся. – ...Слабый. Он хочет вылечить тебя. Ты веришь, что это возможно?
– Нет, – отозвался Метт и махнул рукой. – Он пытался. Выносил меня на солнце, когда я был маленьким. – На миг его голос дрогнул. – Один раз я чуть не умер, по-настоящему. И он ошибается. Я сильный. Я не такой как он. Я ничего не боюсь, кроме солнца.
Зачем ждать? До рассвета еще далеко, но зачем ждать? Лабарту взял Метта за руку и развернул к себе.
– Сильный? – повторил он, улыбаясь.
– Да... – Тот взглянул в глаза Лабарту и повторил: – Ничего не боюсь, кроме солнца. А ночью не бывает солнца, и некого бояться... Я...
Он умолк, не отводя взгляда. Ничто не отражалось в его расширенных зрачках, но Лабарту было все равно, что тот видит сейчас. Ад или рай принесли мальчику его чары – какая разница? Сын Эдвина застыл, словно восковая кукла, и лишь это и было важно.