Харта открыл глаза и ответил:
– Нет.
– Значит, рано. Не пришло еще время.
Голос Джаянти звучал горько, и та же горечь затопила все вокруг. Но лишь на миг. Харта не успел понять, что за печаль настигла его богиню, – она улыбнулась, сказала:
– Идем на базар. Говорят, приплыли торговцы из Индии, привезли ожерелья и серьги. Хочу забрать.
И остаток дня потонул среди толчеи, гомона и звона.
Лето все не кончалось, теплый ветер блуждал среди листвы, солнечный свет стекал по ветвям, наполнял камни. Харта знал, что луна успеет состариться, прежде чем начнутся дожди, и поэтому шел беспечно, не ждал беды. Спустился в деревню за кровью, подкрался к женщине, трудившейся в поле. И, как всегда, первый глоток озарил все вокруг, сердце вспыхнуло, словно осколок солнца. Но вдруг этот свет померк, горе сдавило душу, вцепилось острыми, беспокойными когтями.
Харта оттолкнул жертву, и та отпрянула, но не посмела бежать. Замерла, обхватив себя руками, смотрела испуганно. Харта нахмурился, прислушался к себе, к вкусу крови и понял – нет, дело не в ней, беда в другой стороне. Беда поймала Джаянти, терзает, рвет в крочья, эхом боли доносится до Харты. Что-то случилось с Джаянти, что же, что могло случиться с ней?!
Едва различая дорогу, Харта бросился прочь из деревни, вверх по склону, скорее, скорее, к дому с изогнутой крышей. Взбежал по ступеням, ворвался в жилище – готовый умереть, готовый сразиться, – и увидел Джаянти.
Она сидела у стены, сжавшись, уткнувшись лбом в колени. Всхлипывала тихо, отчаянно, как бездомный ребенок. А на полу пестрели бусины – костяные, глиняные, золотые, – разорванные ожерелья, изломанные браслеты.
Харта одним прыжком пересек комнату, оказался рядом. Обнял Джаянти, прижал к себе, шептал бессмысленные слова утешения. Но горе не исчезало, бушевало вокруг, затмевало свет солнца.
– Что случилось? – сумел он спросить.
Джаянти закрыла лицо ладонями, затрясла головой. Стала говорить – слова прорывались сквозь слезы, то всхлипом, то криком.
– Почему не понимаешь, как ты не понял? Должен понять – столько учила тебя. Говорила – слушай ручей, хранит твою душу, не отходи от него, пока не услышишь – в других ручьях, в любой воде, в море! Не будь глупым, не будь, как я! – Снова зашлась в рыданиях, безудержных, бессловесных. Не в силах помочь, Харта держал ее за плечи, пока она вновь не смогла говорить. – Я была глупой, сбежала до срока. Сбежала от хозяина, от реки, возле которой он обратил меня, уплыла в море. Потеряла свою душу! Столько сотен лет ищу ее, ищу, не могу найти. Возвращалась туда – но не слышу. Переплыла много морей, прошла разные страны, искала, иногда казалось – вот отголосок, но нет, нет, не моя душа. Но как жить без души – всегда тянет к себе, а где она? Не могу усидеть на месте, должна бежать, должна плыть, я как облако в бурю!
Харта понял, что сам плачет – от страха за Джаянти, от ненависти к себе. Сколько раз он видел, как тоска терзает ее, гонит в чащу – и не понял, не понял ничего. Зачем он живет, если не может помочь?
Джаянти вдруг вскинулась, встряхнула его изо всех сил, воскликнула:
– Держишь! Держишь на этом острове, у своей реки – не могу уплыть, не могу уйти. И зачем – незачем идти – давно нет моей души, растворилась ушла. – Ее голос стих, превратился в еле слышный шепот. – Так и я растворюсь, когда-нибудь... Тысячи течений украдут мои мысли, взгляд погаснет в пелене дождей, память унесет половодье. Останется лишь искра, последний луч. Тогда я шагну за борт лодки, уйду на дно. На самое глубокое дно, туда, где вода тяжелее гор, где всегда ночь... Там я останусь, там стану морем.
– Нет, нет. – Харта обнял ее крепче, словно вокруг уже было море. Слова горчили в горле, соль была на губах. – Мы найдем твою душу. Давай отправимся прямо сейчас. Вниз по реке, и потомв море, и...
– Глупый! – Джаянти ударила его, ногтями вспорола щеку. – Не слушал меня! Если бы тебя не любила, как бы ты держал меня? Живу здесь, чтобы ты не потерял свою душу. Должен поклясться мне, клянись!
– Но ты же.., – начала Харта, но Джаянти не дала договорить, повторила:
– Клянись. – Голос ее звучал яростно, неумолимо, боль вгрызалась со всех сторон. – Клянись, что не покинешь остров, пока не услышишь голос родника в море. Клянись, что не ступишь на чужую землю, если не различишь в ее водах голос своей души. Клянись, что не уплывешь в открытый океан, пока не научишься следовать за своим ручьем, узнавать его среди тысячи течений.
И Харта клялся, снова и снова, клялся так долго, что солнце опустилось, заглянуло в западное окно. Вечерний свет лег на лицо Джаянти, и она улыбнулась. Стало тихо, словно горе не бушевало тут, словно море не обступало со всех сторон.