Только свирели не было.
– Одна лишь кровь утоляет жажду, – сказал Сарвеш. Он склонился, перевязывал запястье своего слуги, а тот улыбался, бессмысленно глядя вдаль. – Она как морская вода и солнце, только в тысячу раз лучше. Верно?
Назка не нашел слов, – слишком тусклыми они были, слишком простыми, – и лишь кивнул.
Корабль так и не отправился в путь, покоился в бескрайнем море. Даже с верхушки мачты Назка не увидел земли, а теперь и подавно не было смысла вглядываться, искать сушу за кромкой неба. Солнце опускалось, теряло жар, и, провожая его, ныло сердце. Никогда прежде Назка не жалел так об угасании дня.
– Аме назвала тебя духом моря, – сказал он.
– Аме, – повторил Сарвеш и улыбнулся, мечтательно, отрешенно. Закат окрасил его серьги, окатил лицо алыми тенями. – Ей бы не рыбу ловить, а стихи писать. Только если и называть меня духом, то я – дух реки. Духом моря будешь ты.
Они сидели на крыше жилища, – возведенного на палубе, но основательного, как дома на берегу. Назка уже побывал внутри, увидел новые богатства: широкие кровати, сундуки с одеждой, белую и серебряную посуду, книги. Заметив, как он озирается, Сарвеш пообещал: «Научу читать».
Столько всего тут было, только музыки не было. Ни бубна, ни ситара, ни флейты.
– Нас как только не называют, – продолжал Сарвеш, глядя вдаль. – Но смысл всегда один. Нас влечет солнце, и мы пьем кровь, а это редко кому по нраву. Кроме наших друзей, конечно!
Сарвеш широко взмахнул рукой, и Назка понял: друзьями он зовет слуг, снующих по кораблю. Одурманенных, готовых в любой миг вскрыть себе жилы, напоить кровью.
– Так что я не дух моря, нет. Для тебя я хозяин, учитель, защитник – называй как проще.
– Мне проще по имени, – сказал Назка. – В семье я всех звал по именам.
– Мне это нравится! – Сарвеш засмеялся, хлопнул ладонью по крыше. – Я люблю свое имя.
И не дал ответить – вдруг переменился, стал серьезным. Принялся разглядывать Назку, будто у того лицо было покрыто знаками и письменами. Смотрел долго, – солнце успело коснуться края вод, тени сгустились до черноты.
– Значит, ты младший внук Тирты, – проговорил он наконец, и Назка понял, что не дышал, пока длилось молчание, погружался на дно тишины. – Похож немного. – Сарвеш улыбнулся, качнул головой и стал объяснять: – Тирта знал обо мне все. И Аме знала. Так вышло, что я спас их в шторм, помог добраться до стоянки. Не сумел скрыть своей природы, но Тирта не испугался. Лишь спросил, что я ищу в их краях. Я ответил: ищу человека, чтобы убить его и оживить в открытом море. И Тирта сказал: забирай меня, оставь Аме. – Сарвеш снова засмеялся, но теперь невесело и тихо. – Но я слишком мало знал. Боялся, боялся ошибиться, хотел расспросить тех, кто старше. Я уплыл, но уговорился с Тиртой, что вернусь и заберу его или его сына, если у них с Аме будут дети. И вот вернулся, а столько лет прошло.
Может, и не стоило расспрашивать дальше. От Сарвеша тянуло печалью, солнце уходило, заливало волны темной кровью. Рука то и дело тянулась к свирели, но натыкалась на оборванные тесемки.
Стоило промолчать, но Назка не сумел.
– Расскажи, зачем тебе это, – попросил он.
И Сарвеш рассказал.
Одна девушка встретила на берегу реки ракшаса, а тот убил ее и воскресил своей кровью. Не отпустил, поселился с ней в хижине возле воды. Объяснял, как изменилась теперь ее жизнь. (Тут Сарвеш замолк на миг, а потом добавил: «Как я сейчас объясняю тебе».) У пьющих кровь много родов, много семей, у каждой семьи свой дар, и запомни, каков наш. Нам подвластна вода, но она же берет с нас дань. Здесь, у реки, ты умерла, и река сохранила твою душу. Пройдут годы, твой дар окрепнет, научишься слышать голос своей души и в других водах. Но пока не настал этот день, живи здесь, оставайся рядом со мной, я научу тебя всему. Но она не поверила, убежала с тем, кто пообещал ей защиту. Хозяин искал ее, расспрашивал, и узнал, что случилось то, чего он боялся. Все, кто видел девушку, называли ее безумной, говорили, что она скитается по свету, ищет и не может отыскать свою душу. Через много лет тот ракшас нагнал свою обращенную, хотел помочь, но не сумел.