– Сыграй, – попросил Сарвеш.
Назка сжал флейту, и сердце вдруг дрогнуло и заныло. Камень вместо меди в руках, под ногами земля вместо волн, а рядом нет никого из родных. Все незнакомое, чужое.
Ветер коснулся лица, – соленый, свежий, он запутался в волосах и осушил непролитые слезы. В дальнем шелесте волн проступил напев, вспыхнул ярче, солнечным звоном наполнил землю.
Моя свирель, подумал Назка. Она осталась на дне, чтобы я слышал ее всегда.
Он поднес к губам новую флейту и вдохнул в нее жизнь.
Пять огней
Лес Камьяка – густой и непроходимый, бродят там дикие звери, а люди страшатся ступать по неверным тропам. Даже охотники редко заходят туда. Лишь отшельники, ищущие уединения, бесстрашные, порой устраивают в этом лесу свои жилища.
Но в поисках наставника Читра решился зайти в самую глухую чащу. Ступал он осторожно, то и дело оглядываясь, но не сошел с тропы, не повернул назад. Деревья склоняли над ним свои ветви, птицы перекликались в вышине, и в воздухе плыл аромат цветов. И казалось Читре, что дикие звери попрятались и не выходят, а сам лес словно расступается, ведет его к учителю.
Никогда прежде Читра не встречался с аскетом, живущим здесь, в глубине леса, но слышал немало. Шла о нем великая слава. Люди говорили, что способен отшельник обходиться без еды и питья, не страшны ему холод и жар, и оружие не причиняет вреда. Многих аскетов видел Читра, но никто из них не достиг такого совершенства. И потому желал Читра учиться лишь у великого Джатаведы, и ни у кого другого.
К вечеру тропа вывела Читру на поляну. Издалека услышал он треск и гул огня и почувствовал жар. А когда расступились деревья – увидел четыре огромных костра. Горели они на голой земле, ничто не питало их, но они не угасали. А посредине, меж четырех огней, сидел человек.
Был он высок, худ, но не изможден, и кожа его потемнела под лучами солнца. Не было на нем одежды, кроме шкуры черной антилопы, а длинные волосы ниспадали до земли. Годы не коснулись его лица. Сидел он неподвижно, будто не было вокруг ничего, – ни мятущихся языков пламени, ни воздуха, дрожащего от жара, ни лесной чащи, ни Читры.
И, преисполнясь благоговения и ужаса, трижды простерся перед ним Читра, а затем, почтительно сложив ладони, вознес хвалу:
– О великий Джатаведа! Нет тебе равных, о Индра отшельников! Никто из живущих ныне и никто из мудрецов прошлого не может сравниться с тобой. И даже подвиги, совершенные небесными мудрецами, богами и асурами, меркнут рядом с силой твоей аскезы!
Тогда отшельник открыл глаза. Взгляд его пронзил Читру, и тот застыл, не в силах пошевелиться. Таких глаз, как у Джатаведы, ранее не видел Читра: серые и бездонные затягивали они, лишали речи.
– Юный брахман, – сказал Джатаведа. – Зачем ты пришел?
И тогда, преодолев страх, Читра ответил:
– Великий мудрец, зовут меня Читра, пришел я в поисках знаний. Я готов служить тебе и не боюсь трудностей. Молю, возьми меня в ученики!
Мгновение молчал Джатаведа, а потом сказал:
– Ты не можешь быть моим учеником. Найди другого учителя.
Тогда Читра вновь простерся перед ним и воскликнул:
– Ни трудностей, ни лишений не боюсь я! Исполню все твои веления и приму любое служение!
– Посмотри на меня, – приказал Джатаведа, и Читра повиновался.
И тотчас ужас объял его тело – такова была сила Джатаведы. Взгляд его подобен был взгляду Ямы в конце юги, и понял Читра, что, сам того не желая, прогневил отшельника.
– Слушай меня, юный брахман! – сказал Джатаведа, и голос его показался Читре громче раскатов грома. – Не человек я, и наставления мои – не для людей. Уходи и не возвращайся больше.
Почтительно сложив ладони, склонился перед ним Читра и затем пошел прочь. Шел он, дивясь увиденному и горюя, что оказался недостойным. Шел, не глядя по сторонам, и, лишь когда наступила темнота, понял, что сбился с пути не может найти дорогу.
Про лес Камьяка знал любой ракшас, и мало кто отваживался заходить туда. Ведь в этой чаще обитал тот, кому не было равных по силе.
Но Ришти гнало пламенное стремление, и он не ведал страха. Потому покинул он привычные места и отправился в путь. Быстро шагал он, и звери разбегались, едва завидев его: одетого в шкуру тигра, украшенного драгоценными браслетами и ожерельем из цветов, неистового, быстрого, как ветер.
Но путь был долог, и к концу дня глаза Ришти покраснели от жажды. В горло словно набился раскаленный песок, и мысли разбегались, но Ришти продолжал идти к своей цели. Так сильно было его желание увидеть величайшего из великих, что твердо решил Ришти не отклоняться от пути даже для того, чтобы потушить огонь жажды.