— А, Ачи, ты стар, ты так стар, — смеется шаман. — Годы заменили тебе мудрость. Ты слишком долго жил. Не пытайся стать молодым, ты слишком стар.
Духи безумия смотрят из глаз шамана, зовут к себе, кружатся в падающей капле крови.
Этот чужак не нужен племени. Он должен уйти.
Но другие мысли превращаются в слова:
— Ачи не может быть старым. Та душа, которая стареет, умерла.
Посланник духов качает головой.
— Нет, Ачи стар и знает об этом. Он взял к своему костру молодую женщину. Он думает, ее юность ему поможет, но…
Гнев накрывает его, как лавина, сошедшая с гор. Гнев белый, он обжигает множеством острых граней, и незачем сопротивляться.
Колдовской круг разлетается от удара, птичьи кости хрустят.
Он срывает амулеты с шеи шамана-чужака, не думая о гневе духов. Горло и руки позабыли речь, он рычит, он готов убить пришельца, как зверь убивает добычу.
Вкус дурманящей крови останавливает его. Он еще держит шамана, прижимает к земле, но уже слышит свои мысли и чужие слова.
Эти слова падают, как гадальные камни в золу.
Он поднимается, закрывает глаза. В воздухе, где еще дрожат следы гнева, вслепую чертит вопрос, а потом говорит:
— Посланник духов может остаться сегодня у костра племени.
Пламя взлетает высоко, изрубленные тела деревьев корчатся в сердце костра. Здесь так жарко, что кажется, будто наступила самая теплая летняя ночь, время танцев.
Но сейчас никто не танцует, а воздух пахнет дымом и жареным мясом. Окровавленные копья воткнуты в землю, и песня то звучит, то затихает, — один замолкает, другой подхватывает напев.
Все племя собралось вокруг огня. Стрела сидит с охотниками, с теми, кому положена первая часть добычи.
Он не подходит, ждет, смотрит в небо.
Искры рассыпаются, трещат, тают, не долетев до земли. Глядя на них, он думает про снег.
В темной синеве проступают звезды. Они холодные, не могут согреть даже летом.
Он забыл о том, что хотел петь вместе с людьми. Забыл про шамана-чужака и про духов, не отстающих ни на шаг. Он смотрит на звезды, и они будят дар его крови.
Он опускает взгляд и видит мир в сплетении дрожащих линий. Они звенят, текут, меняют цвет, у каждой из них свой голос.
Он заворожен и счастлив, готов смотреть вечно.
— Ачи! — зовет Стрела.
Она стоит перед ним, ставшая потоками света. Жизнь течет в ней огнем и солнцем, звенит металлом и горькой водой. Ее свет поет и плачет, сплетается под сердцем.
— Стрела, — говорит он, — ждет ребенка от Ачи.
Она молчит. От ее молчания свет становится прозрачным и тает.
— Идем, — говорит Стрела.
Они идут прочь от костра, и с каждым шагом земля и воздух становятся все холоднее. Волк воет вдалеке, предупреждая братьев, и птицы смолкают, одна за одной. Ветви деревьев заслоняют небо, и звезды исчезают. Здесь пахнет хвоей, талым снегом и ночной охотой. Люди племени боятся заходить сюда.
Стрела останавливается.
Он ждет — сейчас она спросит: «Как возможно такое?» Как могли их души слиться за такой краткий срок? Но Стрела говорит:
— Кровь этого ребенка нужна, чтобы вернуть солнце?
— Нет, — отвечает он.
— Пусть Ачи убьет его, пока он не родился.
В ее глазах темнота, отражение леса. Ее глаза говорят: Стрела рождена не для того, чтобы быть матерью. Стрела умерла не для этого. У Стрелы есть цель.
— Пусть Стрела простит Ачи, — отвечает он. — Ачи давно знает, что делать. Но Ачи молчал.
Он останавливает руки Стрелы, сжимает ее ладони, и она молчит. Он слышит свои слова, — одинокие, они тают в воздухе, в холодном тумане.
— Ачи нужен был знак. Теперь Ачи знает — все получится. Если он родится и будет жить — это знак для Стрелы и Ачи. Пусть он родится. Мы найдем, кому отдать его.
— Первый из видящих, Ката, согласится взять его. — Голос Стрелы звучит тихо, словно она боится потревожить духов. Но впервые за много дней незримых спутников нет рядом, они не теснятся и не царапают душу. — Но пусть Ачи расскажет то, что узнал. Пусть ответит, как вернуть лето.
Он отпускает ее руки и начинает говорить. Он говорит долго. Звуки песни смолкают вдалеке, туман ползет, заволакивая землю.
Когда он замолкает, Стрела обнимает его.
— Хорошо. — Ее слова дыханием скользят по коже. — Все получится, я знаю.
Он стоит рядом со Стрелой, среди тех, кто уходит. Весь род вышел проводить их.
Ребенок плачет. Но его голос едва различим — люди поют громко, стремятся перекричать вьюгу. Но белый ветер уносит прочь все звуки, заметает тропу.
Ребенок родился в разгар вьюги, на исходе ночи. Он еще не знает солнца, только его отражение в крови.