— Бе… бе… бе… — заикался Эйнар.
— Бе-бе-бе, — передразнил его Аскель и вернулся к надраиванию сапог.
— Белого оленя, — выпалил наконец Эйнар, и вся семья застыла в изумлении.
Сказок про белого оленя ходило столько же, сколько историй про везучих третьих сыновей. Все знали: если поймать белого оленя, можно попросить один подарок. А какие чудесные дары приносил белый олень! Сказочное приданое для дочек бедных рыбаков, мешки золота, новые дома, горшки, всегда полные до краев вкуснейшей едой, семимильные сапоги, золотые корабли… и еще множество замечательных вещей.
Все повскакали на ноги, разинув рты. Все, кроме Ханса Петера. Старший Ярлсон только покачал головой и вернулся к резьбе. Аскеладден пересек комнату двумя большими шагами и, схватив Эйнара за плечи, тряхнул младшего брата:
— Ты уверен? Видели белого оленя?
Эйнар кивнул, снова лишившись дара речи.
— Где?
— К… к востоку, за выгоном Карла Хенриксона. У трех водопадов.
Аскель выпустил брата и схватил недочищенные сапоги. Сунув в них ноги, он натянул одну из висевших у двери залатанных парок.[1] Затем снял со стены лыжи с палками.
— Не жди меня к ночи, мама, — весело бросил он и вышел в снежную замять.
Другие дети, до тех пор не промолвившие ни слова, вдруг разом засуетились, собираясь следом за ним. Все, кроме Ханса Петера и ласси. Фрида ничего не говорила, пока средние дети делили между собой теплую одежду и лыжи и по одному выходили на холод. Когда за последним закрылась дверь, она недовольно повернулась к оставшимся, старшему и младшей.
— Ваши братья и сестры решительно настроены добыть семье состояние, но вы, я вижу, не таковы, — рявкнула она, протопала к очагу и взяла ложку, которой Катла мешала суп.
— Малышка слишком юна, чтобы гоняться по бурелому за лунными бликами, — ответил Ханс Петер. — Да и негоже безымянному ребенку бродить по лесам.
— А у тебя какая отговорка, у здорового-то мужика? Сидишь целыми днями у огня, как старуха, грея свои ленивые кости!
— Ласси слишком мала, а я слишком стар, — мягко ответил Ханс Петер. — Я отправился в погоню за лунным светом на борту «Морского дракона» и до сих пор об этом жалею.
Маленькая ласси переводила взгляд с ворчливой матери на брата с печальными глазами и не знала, как поступить. Ей-то, наверное, можно остаться. Как сказал Ханс Петер, она слишком маленькая, чтобы торчать на холоде, да и ночь близко. Но как же здорово было бы поймать белого оленя и попросить его сделать Ханса Петера снова счастливым!
— Я тоже иду, — заявила она и поднялась со своего места у огня.
Ее немного пробирала дрожь от страха: вдруг какой-нибудь тролль встретится? Но тогда, решила ласси, она просто назовется Аннифрид, именем своей сестрицы.
— Что? — поразился Ханс Петер. Он бросил кусок дерева, который резал, и взял сестру за руки. — Маленькая моя ласси, это не дело.
— Все со мной будет в порядке, — возразила девочка, изображая уверенность, какой вовсе не чувствовала.
— Парок не осталось, — заметил Ханс Петер.
— Возьму одеяло, — ответила ласси, подумав.
Она твердо решила поймать этого оленя ради Ханса Петера, и ничто не могло ее остановить.
— Ты замерзнешь до смерти! — взвизгнула мать. — Если хотела надеть парку, нужно было шевелиться. Иди помешивай суп, мне надо чулки штопать.
— Нет. — Ласси вскинула голову. — Я найду белого оленя.
— Тогда надень мою парку.
Ханс Петер поднялся наверх, и ласси услышала, как он роется в своем морском сундуке. Он редко его открывал, и петли недовольно скрипели. Ханс Петер спустился по лесенке и подал сестренке парку и сапоги:
— В этом не замерзнешь. И не потеряешься.
— Ой, я не могу! — Она схватилась за щеки, пораженная красотой протянутой ей одежды.
Сапоги и парка были отделаны тончайшим белейшим мехом, какой ей только приходилось видеть. Верхний слой из мягкого войлока, белого, как первый снег, был покрыт орнаментом из кроваво-красных и лазурно-голубых лент. Угловатые линии вышивки напоминали узоры, которые вырезал Ханс Петер, но ни один из знаков не показался ласси знакомым.
— Можешь и наденешь, — возразил старший брат, протягивая ей одежду. — Сапоги тебе велики, разумеется, но если влезешь в них, не снимая своих, то вполне сойдет. Привяжешь снегоступы и сможешь ходить как медведь. А парка укроет тебя от носа до кормы, что нелишне в такой холод.
— Эти вещи слишком хороши для нее, — проворчала мать, блестящими глазами обшаривая швы и оценивая качество работы. — Мы могли бы выручить за них у следующего торговца кругленькую сумму, это точно. — Она скрестила руки на груди. — Почему ты раньше не говорил, что у тебя есть такие вещи на продажу? А тут семья в нужде бьется!