Смелея, она дотронулась пылающими губами до его острого уха и пробормотала:
— Не хочу своим видом вызывать у тебя это чувство.
Внутри все болезненно сжалось от признания. Но и легче зато становилось. Она все так же пыталась стать ближе, хоть ненамного, насколько это возможно. После всего… Удивительное упорство, со стороны — сумасшествие; и все же поразительно, как много можно простить из-за чувства, сквозившего в каждом движении ее руки, в каждом взгляде, который она бросала на него.
— Ты продолжаешь меня удивлять, — Солас даже не сдержал легкой, еле видимой усмешки, пока его пальцы уже не просто гладили ее по спине — они явно занялись одеждой Фредерики, расплетая завязки. Касаясь обнажаемой кожи все чаще, подогревая ее желание. Жар исходил от ее губ, уже жаждущих ласки и поцелуя, им было мало лишь одного прикосновения. Что ж, почему бы не утолить эту жажду? Ведь и в нем самом разливалось тепло с каждым мгновением, пока он был с ней.
Вот так, вот так, думала Фреда. Все правильно. Им удалось набрести на тропу, минуя зыбкие пески противоречий, и, к счастью, больше не было неловкости или угрюмой тишины… Фредерика смотрела в глаза Соласа, пока ее одежду, предмет за предметом, стягивали, сбрасывали к ногам; ее кожа была атакована вечерней прохладой, и спастись можно было только в чужих объятиях.
Но все же, когда вниз сполз левый рукав, Фреда не выдержала. Рефлекторно вперилась взглядом в свой протез: ремешки, плотно схватившие плечо, изящные сочленения, красноватый отблеск металла, цепочка рун… Вроде бы и неплохо. И все-таки странно видеть, что воссозданная рука — абсолютно безвольна. Придется привыкать, а пока…
Фреда потянулась к ремням. И вдруг замешкалась, внутренне не зная, как быть.
— Тебе… тебе нравится? — спросила она.
Казалось, что все уже хорошо и можно, в конце концов, отмести все «но» и «если», и, как прежде, насладиться друг другом… Но все как обычно. Сомнения. Вопросы. «Что, если не…»
— Стала ли от этого ты менее красивой? Нет, — со всей серьезностью ответил Солас. И в доказательство своих слов окончательно спустил рукав, мешавший освободить Фредерику от тряпочных нагромождений. — Но сделано мастерски, если ты хочешь и это услышать.
Он прикоснулся к границе между кожей и холодным металлом, будто говоря: это все еще ты, и какая разница, из чего твоя рука, это не помешает мне… Но на этом лучше прервать поток мыслей, потому что его пальцы сами скользнули вверх, к чуть выпирающим ключицам, любовно их очерчивая. А затем Солас уверенно повел ладонь ниже, пока ее не наполнила грудь Фреды. И тогда в глазах Вестницы смешались нежность и благодарность, делая ее взор совсем прежним.
Больше не оттягивая момент, когда страсть завладеет всем ее существом, Фредерика прильнула к губам Соласа и в этот поцелуй вложила то, чего не сумела бы выразить словами. Ее язык резво дотронулся до чужого рта и ринулся внутрь, чтобы ласкать, чтобы делиться влагой, чтобы безмолвно рассказывать о любви. Живая рука помогала эльфу избавиться от одежды, то и дело касаясь его; Фреда никогда не думала, что может быть такой жадной. Чувствуя дрожь желания от поцелуя и от того, как пальцы Соласа выписывают завитки вокруг ее тугого соска, она едва слышно поскуливала.
Солас, извечно мраморный, но горячий, идеально отзывающийся на движения ее губ… завораживал. Вкусом, запахом, жаром, глубиной голоса. В это время он сам стал одним желанием, раззадоривая ее саму, впуская юркий язык в свой рот и дотрагиваясь до него своим, отвечая на ее несдержанные, почти голодные поцелуи и так и не сказанные слова. Может, ее второе дыхание открылось, как только она услышала, что все так же прекрасна для него? Иначе Солас не мог объяснить эту невероятную запальчивость, с которой Фреда спешно снимала с него одежду и льнула к нему всем телом.
Но этого было мало, ничтожно мало, лишь капля для бредущего в пустыне. Едва освободилась его вторая рука, как Солас не преминул этим воспользоваться — обнял Вестницу за талию, притягивая ближе к себе, чтобы соприкасаться почти вплотную… Осталось лишь небольшое пространство для ладони, ласкающей бархатистый, слегка неровный ореол соска. Демон с ним, с протезом, Фредерика действительно так же горяча, как и прежде: трепещут ее ресницы, срывается дыхание, мерное до этой минуты, дрожит низкий голос, а тело, такое нежное, горит от прикосновений, желая получить еще долю безрассудной, сжигающей дотла любви.
Момент, когда Тревельян вдруг опустилась на колени, он осознал не сразу. Но затем ее губы… О, Солас словно оказался между двумя мирами: явственно соображал, что она делает, и при этом чувствовал себя, как во сне.
— Vhenan… — он дотронулся до ее темных волос, и та, не прерываясь, вскинула взгляд: в глазах Фредерики мерцало откровение.
Жар пробирал его сверху донизу, вибрировал и растекался по всем сосудам. Эти губы, язык и нежные пальцы — такие уверенные, будто созданные доставлять удовольствие… лишь ему. Потому что Солас желал, чтобы было так, а Фреда не желала никого другого. Она ласкала его обещающе, самозабвенно, так, что Солас влюбился бы в нее снова, если бы это чувство уже не закралось в сердце и не заполнило его до краев.
Не прошло и минуты, как Солас уже двигался ей навстречу, постанывая хоть и изредка, но чисто; рот Фредерики (неужели она им когда-то еще и молилась?..) целовал, принимал… Затягивал в какую-то безумную не-реальность.
Оказывается, Фреда могла быть и такой, когда совершенно теряла голову. И теперь он хотел ее втрое сильнее — но как можно быть втрое ближе? Погружаясь в эту восхитительную влажную глубину ее рта, Солас знал только одно: ради этого чувства (и нет, он подразумевал не только прикосновения ее языка и мягких губ, сомкнувшихся кольцом вокруг уже сочащейся возбужденной плоти) стоило пройти все и оказаться именно здесь, перед Фредой, жаждущей его больше жизни. Солас гладил ее растрепавшиеся в любовном беспорядке волосы, то слегка нажимая на ее голову, то отпуская, но в том не было нужды: Фредерика сама прекрасно чувствовала его ритм каждой частичкой себя.
Единственным напоминанием о мире вокруг была металлическая, потеплевшая от их разгоряченных тел рука Фреды. Но и та казалась совершенно естественной и правильной, даже не совсем ровно лежащая на его бедре. Кажется, Тревельян потихоньку училась ею управлять…
В какую секунду стало невозможно сдерживаться — никто из них не знал. Но все подходило одно к одному: Фреда выпустила его изо рта, чтобы добрать воздуха в легкие, и тут ощутила пальцы Соласа у своего лица. Те подрагивали. Осторожно, но требовательно он потянул ее за подбородок, и две пары лиловых глаз скрестились. У Фреды кружилась голова. По ее лицу было видно: она вся — сплошное «хочу», невозможно сильное «надо».