Теперь видно было, что иаджудж строили, в самом деле, осадные машины и камнеметы, но не ясно было, как они собираются их использовать.
Конрад и его люди еще несколько раз предпринимали опасные рейды против иаджудж, но ни разу им не удалось устроить такой же масштабной резни, как в первую вылазку. Принять большой бой не получалось просто потому, что иаджудж ничего не делали, что бы ввязаться в него, а спустить в низину большую армию значило оставить ее там в западне, не говоря уже о том, как трудно было такое сделать.
Войска томились от безделья, только бозуги чувствовали себя хорошо, это была их война - короткие стычки, стремительные набеги небольшими отрядами.
И все же в крепости воцарилось одушевление. Стало казаться, что война будет выиграна одним фактом противостояния орде, что, не решившись на штурм, иаджудж очень скоро начнут страдать от голода, жажды и болезней и прекратят осаду, а их орда развеется.
Видимо Нэток оказался не Всадником в Желтом, а просто вождем наглее и амбициознее прочих.
Конрад днем принимал участие в вылазках и наоборот, отражал набеги иаджудж на предместья Львиного Сердца, а потом возвращался во дворец, где его ждали ванна, изысканные кушанья и ласки Эсме. Это странная, почти приятная война, лишенная тягот бивуачного быта.
Конрад сильно отдалился от своих товарищей, много времени проводя в обществе Эсме и ее людей. Он начал учить язык зихов и Сыны Солнца поговаривали, что недолго и того дня, когда де Фер захочет пройти сквозь Пламя.
Что еще ждать от варвара с Востока - говорил Гвидо де Лион, и сам уроженец Лимье, но упорно считавший Даннайца варваром.
Но отвагу, воинское мастерство и умение командовать, которые были у Конрада никто не смел оспаривать.
С севера приходили странные известия о Батахире, принц не то потерпел неудачу при сборе еще одного воинства, не то будучи собранным, это войско взбунтовалось.
Зихи между собой перешептывались, что Батахир пользуясь тем, что отец и брат его воюют со стервятниками, замыслил мятеж и хочет оторвать себе северные провинции, провозгласив себя независимым королем. В это его поддерживает старая имадийская знать и многие ваджи.
Конрад начинал кое-что понимать в имадийской политике, но Ирам для него сосредоточился в Эсме. А Эсме он любил, любил по-настоящему. Он понял это не сразу, просто потому, что раньше романтические приключения миновали его, и он не слишком верил в песни и легенды. Так вот ты какая, настоящая любовь - думал Даннаец, когда сердце его сжималось лишь потому, что ему не удавалось встретиться с принцессой, когда он этого хотел.
Людям свойственно преувеличивать достоинства предмета своей любви, но Конрад, в упоении страстью сохранявший какую-то долю здравомыслия видел, что Эсме в самом деле удивительная. Не любовь Конрада делала ее такой в его глазах. Его любовницей была одна из самых ярких женщин всей огромной имадийской империи.
Она могла быть и заносчивой и жестокой, и вздорной, и ласковой, нежной, доброй. Но на такую метаморфозу способны многие женщины. Гордыня Эсме имела под собой все основания. Она умела командовать людьми и почтение, которое к ней испытывали зихи, основывалось не только на ее знатном происхождении. Эсме могла провести три дня в седле, не жалуясь на трудности пути. Она отлично стреляла из лука, и если бы дело дошло до рукопашной, то и мечом управилась не хуже многих воинов-мужчин. Во время ночной стычки она, стреляя с обрыва, убила и ранила не меньше дюжины иаджуджей.
Эсме могла говорить на полудюжине языков и писать на трех. Разбиралась в запутанной истории своего клана и казалось, помнила наизусть родословную на полтысячи лет назад.
Она умела ориентироваться по небесным светилам и составлять гороскопы. Это ее умение даже пугало - ей дважды удалось предсказать скорую гибель воинам. Ни одна из этих смертей как будто не была закономерной, один зих погиб, упав с лошади во время отступления после удачного набега, второй умер от воспалившейся пустяковой раны.
Все эти таланты уживались в принцессе с редким жизнелюбием и удивительной страстью к удовольствиям. Умея есть в седле, и спать, положив под голову камень, Эсме ценила тонкие вина, изящно приготовленные кушанья, изысканные напитки.
Рядом с ней Конрад порой чувствовал себя грубым мужланом, неотесанным деревенщиной.
С изумлением он узнал, что у Эсме, несмотря на ее поджарый как гончей живот и упругую грудь, которая так легко откликалась на ласки, уже есть двое детей, которые сейчас воспитываются в старинных традициях в горных селах Зихии, далеко от имадийских ваджи и королевской семьи. Дети, несомненно, были незаконными, но Конрада это не трогало.
Была блестящая Эсме-принцесса, но и была другая Эсме, его Эсме, его женщина, вздрагивающая и стонущая под его руками, обхватывающая его бедра своими ногами, страстная и изощренная любовница, с которой легко было забыть все те неуклюжие ласки, что перепадали Конраду от его прежних подруг.
Днем Конрад убивал иаджудж, пронзал их копьем, сминал копытами коня, крошил кости треххвостым железным бичом. Кровь и смерть он смывал в бассейне с надушенной водой, а потом забывался в объятиях своей принцессы. Он никогда не любил прежде, и думал, что любовь придумали трубадуры. Но просто раньше ему не встречались женщины, подобные огненной принцессе из сказочного Ирама.
Война и любовь причудливо сплелись для него, и он был чуть ли не благодарен Нэтоку за то, что тот привел свою орду к Львиному Сердцу. Если бы не Нэток, появилась бы в его жизни зихская принцесса?
Когда под гортанные крики своих верных горцев Эсме плясала с мечом в центре круга и длинные волосы чернее ночи кружились вокруг ее головы, она двигалась так быстро, что Эсме, меч в ее руке и распущенная грива ее волос будто сливались в неуловимый для глаза силуэт.
Конрад таял от страсти. Ему нравилось смотреть на нее, но больше всего он мечтал схватить принцессу и унести в ее покои, зарыться лицом в ее пышную грудь, чувствуя аромат жаркого тела, подмять ее под себя...
Конрад был молод, влюблен и ему казалось, что он может все.
Он настолько отдалился от Сынов Солнца, что виделся с ними едва ли не только во время вылазок. Его давно не видели ни на одной совместной молитве, а ведь раньше не было в Ордене рыцаря благочестивее Конрада де Фера.
Маттео пробовал увещевать своего генерала, и тот как будто прислушался к его словам, но в глазах Конрада пастырь увидел, что сейчас у Даннайца другое божество - Эсме из Зихии.
А потом ранним утром земля содрогнулась от страшного грохота.
Штурм.
И люди простого звания, и знать, и воины, и женщины, и старики выскакивали из-под крыши домов. В Ираме землетрясения были не редкостью, на памяти живущих стариков сохранились страшные разрушения, которые уносили десятки тысяч жизней. Но это было не землетрясение.
Иаджудж изрыли скалу под краем плато многочисленными тоннелями, но они вовсе не собирались рыть подкоп под город, еще милю камня им было не одолеть и за год работы.
Нет, они закатили в тоннели бочки со странным черным песком, который самудийцы хранили с величайшей предосторожностью, одинаково оберегая от огня и от воды.
Эти бочки осторожно открыли только в глубине тоннелей и воткнули в черный песок тщательно отмеренные фитили. Там, где в тоннелях были помещены бочки, потолок тоннелей укрепили драгоценным деревом, подперли целыми стволами деревьев и крупными камнями.
Потом избранные по жребию пустынники помолись своим темным богам, приволокли захваченных прошлой ночью в плен троих бозугов, и, напившись до звериного состояния дурмана из котла Нэтока тут же стали срезать с пленным куски плоти, жарить их на огне и поедать.
Потом им привели женщин, которых они зверски насиловали и убивали.
Потом они забылись мертвым сном.
Утром им поднесли еще зелья, и обреченные полезли в тоннели, прижимая к себе трут и огниво.
Там, в черноте подземных нор они стали ждать, когда прилетевшая откуда-то издалека мысль не ударила их в мозг, подчиняя себе, завладевая ими.