Их жизнь была полным аскезы и испытаний служением. Служение было их жизнью.
Тариф ощутил острый укол совести. Сейчас он предаст все, чему служил. Предаст своих товарищей, своих учеников и своих братьев по вере.
Но что делать, если они оказались слабы и пошли за лжепророком?
Если они настолько глупы, что не понимают - тот, кому нужна мумия Гаданфара, что бы просто не умирать, не может быть истинным воплощением Несущего Хаос?
Отступники должны быть наказаны за свои заблуждения.
И карающим мечом послужит этот чужак, молящийся Солнцу.
Что ж, значит, так было предначертано.
Пленника стерегли двое.
Они доверяли Тарифу. Одного из них он подобрал у тела умершей матери и отдал на воспитание жрецам. Второй вместе с Тарифом ходил в походы на оскверняющих богов, нечестивых маджудж.
Убить их было просто. Тариф ударил ветерана кинжалом в шею, когда заключил его в братские объятия. Новобранец промедлил лишь миг, миг, который стоил ему жизни. На миг он застыл с выражением крайнего изумления в глазах и лишь потом схватился за меч.
За это мгновение старый Тариф вонзил меч в живот юноши, которого некогда младенцем спас. Чужеземец сидел на глинобитном полу своей камеры. На его руках и ногах не было железа. Он просто излучал собой силу и гнев. Он не подал виду, что услышал разыгравшуюся у него за спиной схватку. Он смотрел на доставшийся ему крошечный кусок неба в зарешеченном окне, столь маленьком, что сквозь него едва ли пролез хотя бы кулак солнцепоклонника. Настоящий дракон - подумал Тариф.
- Ты пойдешь со мной, чужак. - сказал старый самудиец на языке страны Аль-Имад.
- Это какие-то тонкие игры? Дать мне надежду, а потом отнять ее?
- Я убил своих товарищей ради тебя.
- Зачем я тебе? - чужестранец поднялся с пола. Он был насторожен, но ему хотелось верить Тарифу.
- Помоги мне свергнуть лжепророка. Ты ведь за этим шел в Пустошь?
- Да. Но зачем это тебе? Ты самудиец, а самудийцы - псы Нэтока.
- Я ничей пес. Мой царь мертв и его убил Нэток. Нэток не подлинный пророк Хаоса.
Тариф открыл решетку, за которой томился северянин и протянул ему оружие. Меч и молот. Гигант выбрал меч, а молот заткнул за пояс.
- Он пригодится тебе, этот молот.
- Для чего?
- Ты сильный человек, солнцепоклонник. Ты разобьешь камень, и убьешь того, кто должен быть мертв уже пять веков.
- И Нэток умрет? Или Нэток лишится своей силы? - глаза северянина вспыхнули.
- Ни то, ни другое. Нэток станет смертным. Его можно будет убить мечом, копьем, ядом.
- Я пойду с тобой. Но если это ловушка...
- Я пойду впереди тебя. Если это ловушка, твой меч всегда найдет мою шею.
Северянин кивнул.
- Веди меня, самудиец.
- Мое имя Тариф.
- Я Конрад.
Они не стали обмениваться рукопожатием - вражда между самудийцами и солнцепоклонниками оставалась между ними, три сотни лет обоюдной ненависти. Но у них был общий враг.
- Убиваем всех, кто постарается нам помешать. Когда мы достигнем гробницы - если достигнем, ты разобьешь крышку саркофага. Потом отруби тому, кто в нем лежит, голову и вырви сердце. Его зовут Гаданфар, он был царем. Окажи ему последнюю милость, отними у него остатки жизни, что бы он мог влиться в хор среди звезд.
- Я сделаю, как ты говоришь.
Они встретили только троих и убили их. Это было легко - ни один самудиец не ждал предательства от старейшего и благочестивейшего из воинов Хастуршада.
Конрад отчего-то думал, что гробница Гаданфара расположена под землей, но саркофаг лежал в просторном зале храма, такого огромного, что мог бы вместить небольшую армию. Крыша храма покоилась на колоннах, похожих на застывшие пылевые вихри. В нишах скалились статуи вида столь жуткого, что даже прошедшему Пустошь Конраду де Феру было не по себе на них смотреть.
Ступени, по которым взбежали они с Тарифом, были стесаны временем и миллионами ног, что ступали по ним долгие века. Свет проникал в храм через разбитые окна. Некогда в них были витражи из хрусталя и цветного стекла. Место это дышало злой мощью и тягостью запустения и забвения.
Войдя внутрь, Конрад увидел саркофаг, удививший его тонкой работой, и уродливое ложе, на котором ему суждено было лежать, если бы не Тариф.
Храм никто дополнительно не стерег.
Внезапно в нише зашевелилось нечто, что Конрад сначала принял за ворох тряпья. Но это было не тряпье, а человек в рубище, сгорбленный, грязный, с глазами, затянутыми бельмами. От него невыносимо смердело, длинные волосы его, заплетенные некогда в косы, тянулись за человеком по пыльному полу, подобные змеям. Таков был облик жреца, одного из тех, кто всецело отдал себя богам и жил в храме, усмиряя и разрушая свою бренную плоть.
Конрад не знал, но Тариф хорошо знал, что жрецы льют на себя кровь приносимых в жертву и никогда не смывают ее. Приносить жертвы - великая честь, а жертвенная кровь, что открывает врата между мирами - священна. Только тот, кто готов жить в этой крови постоянно, были избираемы для служения.
Мерзкая человекоподобная тварь, в которую за годы бдений и испытаний превратился жрец, открыла беззубый рот, вопль готов был сорваться с изъязвленных губ, но меч Конрада взмыл в воздух, раскраивая череп служителя Богов.
Тариф застонал, будто от боли.
- Теперь - Гаданфар.
Конрад замахнулся молотом.
С первого удара по хрустальной плите пошла тонкая сеть трещин. От второго удара в стороны полетели осколки. Под третьим ударом плита раскололась, осыпавшись сияющим крошевом, похожим на свежий снег.
Конрад увидел того, кто лежал внутри.
Рост Гаданфара был не меньше семи футов. Сейчас неумирающий высох, но видно было, что при жизни он был могучим человеком. Зубы в раскрытом рту были подобны львиным. Конрад еще обратил внимание на странно светлые волосы и бороду гиганта, но сейчас происхождение древнего царя было последним, что его интересовало.
Заскрипели древние, иссохшие мышцы.
Гаданфар попробовал сесть.
Тяжелый меч Конрада вновь взвился в воздух, раздался треск раздираемых мышц и ломаемых костей, и голова покатилась по полу.
Крови не было.
Конрад вспорол иссохший живот великана, запустив руку в рану нащупал сердце и вырвал его. Сердце это не билось, но странным образом в нем чувствовалась жизнь.
Конрад бросил сердце царя, что был подобен сотне львов, на грязный пол, и рассек его одним ударом меча.
Зловещая полужизнь, тлевшая в глазах отрубленной головы, погасла.
Конрад резко развернулся.
В воротах храма стояли воины-самудийцы с закутанными лицами. Их было не меньше дюжины. За спиной воинов виднелись жрецы, выглядевшие больше, чем потрясенными.
Конрад молча шагнул им навстречу. Тариф, помедлив считанное мгновение, последовал за ним.
Тариф не рассчитывал выжить после предательства и святотатства, которые совершил. Он думал умереть в храме, рядом с останками Гаданфара.
Но Тариф был стар, и он был самудийцем, он поклонялся Смерти и готов был ее принять.
Конрад де Фер был молод и где-то далеко на Севере, в городе с гордым именем Львиное Сердце его ждала самая прекрасная женщина Сияющего Ирама.
Он дрался с яростью и силой, которые поразили даже опытного Тарифа.
Он прошел сквозь самудийцев, как нож проходит масло. Трое остались лежать на камне, истекая кровью, один из воинов скорчился чуть поодаль - Конрад отрубил ему руку.
Тариф следовавший за рассвирепевшим гигантом не поразил ни одного из своих соплеменников. Не потому, что не решался этого сделать, а потому, что просто не успевал.
Но вот длинная пика метнулась к Конраду, готовая пронзить его бок.
Тариф мечом отбросил древко в сторону, спасая чужеземца, и в то же мгновение что-то коротко и мощно укололо его в шею, кровь ударила из раны тугой струей. Тариф повалился на колени. В него вонзилось еще несколько копий.
Старый воин умер раньше, чем Конрад добежал до ступеней храма.
Самудийцы на миг растерялись, хоть это было и не в их обычае. Но сила и воинское мастерство их недавнего пленника превышало все, что они видели в жизни, полной битв. Будто бы на землю вернулся один из легендарных людей-драконов, что стояли у трона Эребии в годы ее могущества.