— Экий ты трусишка, — укоризненно сказал Джон и подхватил его левой рукой под живот.
В следующее мгновение Немо стоял на скамье с собакой в левой и саблей в правой руке. Ловцы отпрянули и вытащили из-за спин ножи и дубины. На дубинах налипла кровь и собачья шерсть.
— Носить в городе меч, между прочим, запрещено, — проворковал сиплый голос.
Они стали постукивать дубинами о ладони. Все непричастные к банде люди уже отсочились прочь. Немо и линчевателей окружало пустое пространство. За фонтаном стояла отвесная стена дома, футов в семнадцать высотой. Не будь у него собаки, Джон мог бы запросто взлететь на крышу, но пёс мешал.
— Рыпнетесь — порублю, — предупредил Немо.
Банда рыкнула и рванулась к нему с дубинами наготове. Два быстрых шага по скамье — и Немо прыгнул через головы бандитов. Они тут же перегруппировались и хлестнули вдогонку. Улица Лавочников была перекрыта, там было много людей. Немо бросился к рынку. Он перепрыгнул через стол, разбросав кучку требухи, и приземлился в суматоху. При виде обнажённого клинка люди бросились врассыпную. Джон перепрыгнул второй ряд. По крайней мере пёс не ныл…
За третьим рядом была засада. Джон едва успел отклонить голову, и дубина обрушилась на правое плечо. Он скрипнул зубами, пнул линчевателя в живот и заставил себя сжать ослабевшими пальцами саблю. Второй удар прошёл по касательной мимо виска. Они целились в голову. Все эти лавочники — бывшие солдаты, думал Немо. Время замедлилось. Джон ударил противника саблей под челюсть. Острие вышло из макушки. Немо хорошим пинком устранил с клинка падаль, краем глаза заметил летящую в лицо дубину, присел и с размаху оттяпал державшую её руку.
В непосредственной близости противников не осталось. Немо направился к проходу в центре рынка, чтобы повернуть на улицу Пекарей.
Выход был перекрыт. Джон отметил пылающие злобой лица, тяжёлые дубины и длинные мясницкие ножи и равнодушно отметил, что этих людей придётся зарубить. Всех. Как будет глупо, мелькнула мысль, если меня принесут Лоре мёртвым — из-за собаки…
— Бросай-ка меч! Ты здесь один, о благородный господин!
— С паршивой дворнягой! Весь в белом…
— А ну-ка, пустим ему его горную кровь. Посмотрим, золотая ли она или красная, как у настоящих людей!
Защита Белого, думал Джон. Обычая, традиции, частной собственности… Надо создать движение по защите людей от Белого. И собак. Их тоже. Я буду руководить. Вот и дело в жизни нашлось.
— Прочь с дороги, скоты! — крикнул он, поднимая саблю. Лезвие сверкнуло, описывая смертоносный круг. Бандиты присели, изготавливаясь к атаке.
— Граждане! Дорогу!!! — грянул над площадью зычный крик.
Бандиты вздрогнули. Глашатай надрывался:
— Дорогу Великому Понтифику!!!
Линчеватели оглянулись. Промедление дорого им обошлось. Многочисленная охрана Джека увидела блокирующих улицу вооружённых людей и немедленно пустила в ход руты — длинные железные палки, обтянутые бычьей кожей.
— Дорогу Джексону Дэйну, лорду Арею! Граждане! Дорогу Великому Понтифику! — зычно покрикивали слуги Джека и вышколенно разгоняли ловцов. Затор у улицы Пекарей стремительно рассосался. У Джона вдруг не осталось противников. Он выпрямился и опустил саблю к ноге.
К нему подплыли белые, позолоченные носилки. Рабы остановились, и светлая рука приоткрыла полог.
— Привет, Джек, — сказал Джонни Немо.
— Как дела?
— Да вот, собаку завёл…
Носилки словно бы плыли по тихой, доброй реке. Серый пёс свернулся в ногах у Джона и молчал, вконец измученный своим танцем со смертью.
— Джек, ты случайно проходил мимо с охраной?
— С некоторых пор, — ответил Джексон Дэйн, — я без охраны не хожу. Вовремя, правда?
— Да. Спасибо. Хотя я бы, наверно, справился.
— Того я и боюсь. Вина?
Они пили красный куаран из толстой синей бутылки. Носилки двигались, и Джон не спрашивал, куда. Ветер легонько шевелил полог. В носилках было светло. Джон взял полотенце и принялся чистить саблю. На лезвие откуда-то падал луч.
— Представляешь, — сказал Джон, — представляешь, Джек, Лора согласилась выйти за меня замуж.
— Представляю, Джон. Почему бы женщина, которая спит с тобой и очень любит тебя, не согласилась выйти за тебя замуж?
В носилки проникла муха, метнулась и зажужжала меж подушек.
— Сам знаешь, почему. Но она согласилась.
Он закончил чистить клинок, спрятал его в ножны и сказал:
— Джек, скажи, это правда, что про тебя говорят? Что ты отпускаешь грехи?
— Ага.
— А ты можешь отпустить мне грехи?