– Спасибо на добром слове. Однако, родившийся здесь, ты имел немало возможностей повидать настоящие миры. Часто ли среди них попадались такие, где говорят на корабельном?
– Правду сказать, я в увольнительные на берег почти не ходил. Мой вид… думаю, ты заметил…
– Будь добр, ответь на вопрос.
– По-моему, на корабельном почти везде говорят.
Казалось, голос Идаса звучит чуточку ближе, чем раньше.
– Понятно. На Урд язык, который ты зовешь «корабельным», в ходу только среди нас, граждан Содружества. У нас он считается более древним, чем остальные, но до сего момента я сомневался, что это правда, – пояснил я и решил повернуть разговор к происшествию, ввергшему все вокруг в темноту. – Пожалуй, беседа стала бы гораздо интереснее, имей мы возможность видеть друг друга, не так ли?
– О, да! Не зажжешь ли ты свет?
– Возможно, чуть погодя. Как полагаешь, скоро ли твои товарищи исправят корабельное освещение?
– Его сейчас чинят, и в главных помещениях свет уже есть, – отвечал Идас, – но кубрики к ним не относятся.
– Что же стряслось с освещением?
Казалось, я воочию вижу, как он пожимает плечами.
– Должно быть, на шины одной из ячеек главного аккумулятора упало что-то токопроводящее, только никто не может выяснить, что. Но шины пережгло начисто… и еще кабели кое-где – хотя этого произойти вроде как не могло.
– И все остальные матросы сейчас работают там?
– Почти вся наша вахта.
Сомнений не оставалось: Идас придвинулся еще ближе. Теперь его отделяло от койки не более эля.
– Нескольких отослали с другими поручениями. Так я и ускользнул. Скажи, Севериан, а твой родной мир… там красиво?
– Очень красиво, но вместе с этим и страшно. Пожалуй, прекраснее всего ледяные острова, плывущие к северу из южных широт, точно океанические странники, караван кораблей с океана. Белые, бледно-зеленые, они искрятся на солнце не хуже алмазов и изумрудов. Соленая вода вокруг них кажется черной, но она так прозрачна, что бока их, уходящие в океанскую глубину, видны далеко-далеко…
Услышав во мраке едва уловимый вдох Идаса, я как можно тише обнажил нож.
– …и каждый высится, словно гора, на фоне василькового неба, припорошенного россыпью звезд. Вот только жить на таких островах невозможно… слишком суровы они для людей. Всё, Идас. Я вот-вот засну, а тебе, надо думать, лучше вернуться к работе.
– Но у меня еще так много вопросов!
– И ты все их непременно задашь. Но в другой раз.
– Севериан, а принято ли среди жителей вашего мира обмениваться прикосновениями? К примеру, рукопожатиями в знак дружбы? Такой обычай есть на многих мирах.
– И на моем тоже, – подтвердил я, переложив нож в левую руку.
– Тогда давай пожмем друг другу руки, и я пойду.
– Давай, – согласился я.
Наши пальцы соприкоснулись… и тут в каюте зажегся свет.
Державший в руке боло клинком вниз Идас нанес удар, вложив в него всю тяжесть тела. Моя правая рука взметнулась вверх. Остановить удар я бы не смог ни за что, однако сумел отвести клинок в сторону, и широкое лезвие, насквозь пропоров ткань рубашки, вонзилось в матрас так близко, что я кожей почувствовал холод стали. Идас немедля выдернул боло из матраса, но я перехватил его руку возле запястья, и вырваться ему уже не удалось. Теперь я мог бы без труда покончить с ним, но вместо этого вонзил нож в его предплечье – с тем, чтоб он, разжав пальцы, выпустил рукоять боло.
Противник мой вскрикнул – пожалуй, не столько от боли, сколько при виде клинка, торчащего из его руки. Я швырнул Идаса на пол и мигом приставил острие ножа к его горлу.
– Тихо, – велел я, – или прикончу без разговоров. Стены здесь толстые?
– Рука…
– Забудь о руке. Зализать раны еще успеешь. Отвечай!
– Нет, какое там «толстые»… И переборки, и палубы – просто листы металла.
– Прекрасно. Значит, поблизости никого нет. Лежа на койке, я не услышал ни единого шага. Можешь выть, сколько хочешь. Встать, живо.
Заточен охотничий нож оказался на славу. Одним махом распоров рубашку Идаса вдоль спины, я сдернул ее. Под тканью, как и ожидалось, обнаружились едва наметившиеся груди.
– Отвечай, девчонка: кто послал тебя по мою душу? Абайя?
Идас уставилась на меня, высоко подняв белесые брови.
– Ты знал?!
Я, покачав головой, отрезал от рубашки полосу ткани.
– На. Руку перевяжи.
– Благодарю тебя. Незачем. Моя жизнь все равно кончена.
– А я говорю: перевяжи. И так вся одежда в крови, а мне с тобой еще работать и работать.
– Пытать меня незачем. Да, я была рабыней Абайи.
– Посланной погубить меня, чтоб я не привел на Урд Новое Солнце?
Девчонка кивнула.