– Да, – подтвердил я. – И, кажется, понимаю, к чему ты клонишь.
– А тогда ответь-ка, будь добр, вот на какой вопрос. Что, если мы привезли сюда не одного – двух Автархов? Тебя и одного из твоих преемников? Подумай: допустим, тебе предстоит вернуться на Урд. А там – рано ли, поздно – преемника выбрать. Что, если это он и есть? Или тот, кого выбрал в преемники он? А если так, какой тебе смысл стоять на своем и идти до конца? И в итоге за здорово живешь лишиться кой-чего нужного?
– Хочешь сказать, как я из кожи ни лезь, будущее предрешено?
– Ну да! Сам видишь: будущее-то – вон оно, на носу этого самого тендера…
Разговаривали мы так, точно никого из других матросов поблизости нет, однако в таких случаях никогда ни за что поручиться нельзя: ведь подобные вещи проходят лишь с молчаливого согласия игнорируемых. Один из матросов, оставленных мной без внимания, схватил меня за плечо и подтянул на полшага к себе, чтобы я лучше смог разглядеть нечто за прозрачным, словно хрусталь, бортом флайера.
– Глянь-ка! – воскликнул он. – Глянь, не пожалеешь!
Однако я первым делом взглянул на него самого и вдруг осознал, что этот матрос, для меня ничего не значивший, для себя самого – пуп мироздания, а я для него лишь статист, один из миманса, лишенный всякой индивидуальности и служащий лишь для того, чтоб, разделив его восторги, удвоить их.
Отказ означал бы нечто сродни предательству, и посему я послушно устремил взгляд наружу. Наш флайер, замедлив ход, описывал широкий-широкий круг над островом посреди бескрайнего синего, невероятно прозрачного моря. Остров возвышался над волнами огромным холмом, облаченным в зелень садов и белизну мрамора, а подол его платья окаймляла бахрома из множества крохотных лодок.
Казалось бы, любоваться тут особенно нечем: и Стена Несса, и даже Башня Величия выглядели куда внушительнее. Однако этот остров намного превосходил их кое-чем иным: в нем все без изъятия было прекрасно, от него так и веяло радостью, вздымавшейся выше самой Стены, к темным грозовым тучам.
При виде этого острова и грубых, бессмысленных лиц окружавших меня матросов меня осенило: за всем этим кроется нечто еще, нечто большее, однако неразличимое глазом. Словно в ответ на невысказанный вопрос из глубин памяти всплыло видение, посланное одной из туманных особ, толпящихся (с моей точки зрения) за спиной прежнего Автарха, из тех наших предшественников, кого я вижу в лучшем случае смутно, а зачастую не вижу вовсе. То был образ прекрасной девы в разноцветных шелках, словно росой усыпанных жемчугами. Дева та пела на улицах и площадях Несса, засиживалась у фонтанов до ночи. Ни один горожанин не дерзал причинить ей обиды, ибо ее заступник, пусть даже оставаясь незримым, укрывал все вокруг своей тенью, хранил деву от любых бед.
XVII. Остров
Скажи я тебе, уроженцу Урд, всю жизнь дышавшему ее воздухом, что флайер наш сел на воду, словно водоплавающая птица огромной величины, ты наверняка вообразишь себе потешное «плюх» и множество брызг. Да, флайер действительно сел на воду, но безо всякого всплеска и брызг: ведь на Йесоде (в чем я убедился собственными глазами вскоре после того, как мы коснулись воды, глядя по сторонам, сквозь борта флайера) водоплавающие птицы умеют опускаться в волны столь мягко, изящно, будто вода для них – тот же воздух, разве что холоднее, как и для птичек, обитающих близ водопадов, ныряющих в их струи за мелкой рыбешкой и чувствующих себя в воде так же непринужденно, как прочие птицы в кустах.
Таким же манером опустились в море и мы. Едва коснувшись воды, флайер сложил необъятные крылья, мягко закачался на волнах, но словно бы не прервал полет. Матросы заговорили, зашушукались меж собой, и Гунни с Пурном, наверное, тоже завели бы со мной разговор, предоставь я им такую возможность. Однако я не оставил им ни шанса, так как хотел запомнить, впитать все окружавшие нас чудеса до единого, а еще понимал, что, заговорив, острее прежнего почувствую за собою обязанность сообщить троице, удерживавшей в плену рослого длинноволосого юношу: вам, дескать, нужен не он, а я.
Посему я (как полагал сам) глазел вокруг сквозь борта флайера, наслаждался вкусом дивного ветра Йесода, напоенного освежающей чистотой морских вод без единой крупицы соли пополам с ароматами дивных, исполненных жизни йесодских садов, и обнаружил, что борта, прежде невидимые, сделались также неощутимыми. Казалось, мы плывем по морю на узком плоту под навесом из сложенных крыльев над головой, и увидел я, должен заметить, немало.