Его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Она шла впереди, он видел ее спину. Он следовал за ней по коридору, которому, казалось, не будет конца. Потом они вошли в маленькую спальню. Не было слышно ни единого звука. Прохлада стен показалась ему лаской. Он обнял женщину. Она молчала. Он ее раздел. Когда он увидел ее стоящей перед ним обнаженной, он не удержался и прошептал:
— Филомена…
Она вздрогнула всем телом. Он не обратил на это внимания. Он был наверху блаженства. Он делал то, что поклялся себе сделать. Он переживал то, что тысячу раз воображал себе. Пятнадцать лет в тюрьме он только об этом и думал. Он всегда верил, что, когда он разденет эту женщину, наслаждение еще большее, чем наслаждение тела, охватит его. Наслаждение местью. Но он ошибся. Здесь не было мести. Здесь были две тяжелые груди, которые он сжимал в своих ладонях. Здесь был аромат женщины, одуряющий, горячий аромат, который обволакивал его. Он столько мечтал об этой минуте, он погрузился в нее, он затерялся в ней, забыв обо всем мире, забыв о солнце, забыв о мести и черном взгляде деревни.
Когда он уложил ее на свежие простыни огромной кровати, она вздохнула, как девственница, и с улыбкой на губах, с удивлением и сладострастием отдалась ему без борьбы.
Лучано Маскалдзоне всю жизнь был тем, о ком в этих местах люди, плюнув на землю, говорили: «бандит». Он жил вымогательством, кражей скота, грабежами на дорогах. Может быть, он даже загубил чью-нибудь бедную душу на дорогах Гаргано, но с уверенностью это сказать было нельзя. О нем ходило столько самых невероятных историй. Одно было наверняка: он выбрал для себя «плохую дорожку», и этого человека следовало обходить стороной.
Во времена своей славы, иными словами, в апогее своей карьеры отъявленного негодяя, Лучано Маскалдзоне часто появлялся в Монтепуччио. Он не был уроженцем этой деревни, но любил ее и проводил в ней светлые часы жизни. Вот там он и увидел Филомену Бискотти. Эта девушка из скромной, но всеми уважаемой семьи буквально околдовала его. Он понимал, что его репутация не дает ему ни малейшей надежды завоевать ее, и он стал мечтать о ней, как бездомные бродяги мечтают о женщине. Овладеть ею, пусть даже это будет всего одна-единственная ночь: эта мысль заставляла гореть его глаза каждый жаркий вечер. Но судьба не предоставила ему этого жестокого наслаждения. В одно бесславное утро пятеро карабинеров арестовали его в таверне, где он расположился. И уволокли, нельзя сказать, чтобы бережно. Он был приговорен к пятнадцати годам тюрьмы. В Монтепуччио забыли о нем, довольные, что избавились от этого проклятого отродья, который поглядывал на их дочерей.
В тюрьме Лучано Маскалдзоне без конца продумывал свою жизнь. Да, он занимался мелкими кражами, без особого размаха. Что это дало? Ничего. Что было в его жизни, о чем хотелось бы вспоминать в тюрьме? Ничего. Жизнь прошла мимо, пустая и бессмысленная. У него не было никаких желаний, тем более он ничего не достиг, потому что ничего не добивался. И так постепенно, в тоскливой череде, прошла его жизнь, и единственным спасительным островком, который оправдывал все, казалось ему его страстное желание Филомены Бискотти. Когда он дрожа шел за нею по улочкам, у него было такое чувство жизни, что перехватывало дыхание. Это окупало все. И вот тогда, в тюрьме, он дал себе клятву, что, когда выйдет, утолит свое жестокое желание, получит наслаждение, единственное, которое было ему неведомо. Любой ценой. Овладеть Филоменой Бискотти и умереть. Остальное, все остальное, не в счет.
Лучано Маскалдзоне вышел из дома Филомены Бискотти, так и не обменявшись с ней ни единым словом. Они какое-то время спали, прижавшись друг к другу, устав от любви. Он спал, как не спал уже давно. Сон полностью завладел всем его существом. Отдохновение всего тела, чудесная безмятежная сиеста…
У двери он увидел своего осла, тот еще был весь покрыт дорожной пылью. В эту минуту он уже знал: обратный отсчет начался. Он шел к смерти. Без колебаний. Жара спала. Деревня ожила. У дверей соседних домов одетые в черное сухонькие старушки сидели на своих качающихся стульях и вполголоса спорили, обсуждая, откуда появился этот осел и кто может быть его хозяином. Появление Лучано привело соседок в молчаливое оцепенение. Он улыбнулся своим мыслям. Все идет так, как он и предполагал. «Это дурачье в Монтепуччио ничуть не изменилось, — подумал он. — Что они думают? Что я их испугался? Что сейчас я попытаюсь удрать от них? Я больше не боюсь никого. Сегодня они меня убьют. Но этого мало, чтобы повергнуть меня в ужас. Я слишком издалека шел ради этого. Я выше этого. Только можете ли вы это понять? Я выше ваших ударов, которые вы нанесете мне. Я получил наслаждение. В объятиях этой женщины. Я получил наслаждение. И будет лучше, если на этом все окончится, потому что жизнь отныне будет бесцветной и печальной, как вид дна бутылки». И тут ему в голову пришла мысль в последний раз пойти на провокацию — демонстративно, под пристальными взглядами соседок, показать им, что он не боится ничего: стоя на пороге дома Бискотти, он демонстративно застегнул ширинку. Потом сел на своего осла и пустился в обратный путь. За спиной он слышал голоса, старушки взбудоражились с новой силой. Новость обрела подтверждение и, подхваченная беззубыми ртами, уже начала передаваться из дома в дом, от террасы к балкону. Ропот за его спиной все возрастал. Он снова проехал по главной площади Монтепуччио. Столики кафе были вынесены наружу. Тут и там мужчины что-то обсуждали. При его появлении все разом смолкли. А ропот за его спиной все возрастал. Кто он? Откуда явился? И тогда, при всеобщем недоумении, некоторые узнали его. Лучано Маскалдзоне. «Да. Это я, собственной персоной, — думал он, проезжая мимо их застывших физиономий. — Не тратьте силы, чтобы разглядеть меня. Это я. Не сомневайтесь. Сделайте то, что вы горите желанием сделать, или дайте мне проехать, но только не смотрите на меня звериными глазами. Я проезжаю мимо вас. Медленно. Я не пытаюсь убежать. Вы просто мухи. Большие уродливые мухи. И я вас отметаю рукой». Лучано продолжал свой путь, выехал на виа Нуова. Теперь толпа молча следовала за ним. Мужчины Монтепуччио покинули террасы кафе, женщины вышли на балконы и окликали его: