Однако недалеко отбежал. Метров через сто остановился и подождал, когда горностай скроется из виду. А скрылся тот мгновенно, будто провалился сквозь землю. Был — и нету. Это он юркнул в свою нору.
И все же зайца выдали сороки. Завидев его, расселись по сторонам — и ну трещать, ну шуметь на всю округу!
На стрекот прилетели вороны. Да много, сразу штук, наверное, двадцать. Тяжело опустились к сорокам. Переваливаясь с ноги на ногу, с недобрыми намерениями стали окружать зайца. Почуяв подмогу, и сороки осмелели, затараторили еще громче и тоже пошли в наступление, вскидывая черные хвосты-метелки. При одних сороках заяц еще сидел, пугливо прядая ушами, но тут не выдержал и дал стрекача. Да разве удерешь от птиц среди чистого поля? Вороны и сороки тут же настигли его и опять «посадили».
Вижу, попал бедолага в переплет…
А дальше вот что было. Птицы перестали кричать и как бы даже растерялись, когда низко над ними, широко раскинув крылья, облетел круг ворон. Он не сел сразу, осмотрел сверху, из-за чего это сестрицы затеяли свару, и прикинул, есть ли резон вмешиваться. Решил, что есть, и не сел, а грохнулся в снег на вытянутые, хищно растопыренные лапы. Медленно сложил на спине крылья. Вороны и сороки не двигались, оглушенные внезапным появлением патриарха, трепетал от страха заяц, обреченно вжимаясь в снег.
Ворон со смоляной бородищей под горлом и массивным клювом в добрый вершок еще раз переложил на сутулой спине крылья, словно поправил бурку, державно шагнул вперед, от чего сороки и вороны с готовностью отскочили, глянул на жертву попеременно то одним, то другим разбойничьим глазом и громко, отчетливо выговорил:
— Карл!
Не знаю, что это означало — или ультиматум о бесполезности сопротивления, или рыцарский жест, дескать, уважаю противника и, прежде чем приступить к расправе, называю свое имя, — только после этого «знакомства» все скопище разом ринулось на зайца…
И вот что случилось затем.
Заяц неожиданно опрокинулся на спину да так полоснул длинными задними ногами по навалившемуся воронью, что только перья закружились! После этого вскочил и с непостижимой скоростью помчался к березовой островинке.
Но вороны не думали сдаваться. С превеликим возмущенным шумом устремились за ним. Впереди летел Карл. Носатый, поджарый, похожий на черную головешку. Хоть и быстро махал косой, птицы все же довольно скоро догнали его, повторили попытку зажать в круг. И зажали. Опять расселись тесным кольцом, и опять ворон сказал: «Карл!»
Только заяц уже познакомился с ним и не стал дожидаться развития событий. Едва вороны приблизились к нему, снова перевернулся на спину и снова дрыгнул задними ногами. Да так дрыгнул, что не только перья остались чернеть на снегу, а и две беспомощно бьющиеся вороны… Хлопая крыльями и сшибаясь, посрамленные птицы беспорядочно заметались в воздухе, уже далекие от намерения преследовать зайца. А он шибче прежнего мчался к спасительному леску, где его дом, его лежка и где можно спокойно отдышаться от погони.
ПИСЬМЕНА НА СНЕГУ
Идешь по зимнему лесу и налюбоваться не можешь преображенной его красотой. Давно ли еще здесь цвели травы, пели птицы, пахло наливной солнечной земляникой — и было хорошо в летнем лесу. Потом травы завяли, птицы улетели, заполыхала многоцветьем нарядная осень — и тоже было хорошо.
А вот теперь лес совсем другой — тихий и заснеженный, будто и не лес вовсе, а сказочный чертог.
Нет слов, красив зимний лес, только чуточку грустно в нем — роскошном, пустом и гулком.
Пустом? Нет, это от морозной тишины кажется, что лес спит, а вместе с ним спят и звери, и птицы. Но это только кажется. Конечно, есть и завзятые засони. Давно спят в дуплах, повиснув вниз головой и, как плащом, обвернувшись перепончатыми крыльями, летучие мыши; спит на мягкой подстилке из сухих листьев в теплой, наглухо заткнутой норе барсук; спит еж и, понятно, Мишка-медведь. Но сто́ит внимательней приглядеться к лесу, и всюду можно заметить следы непрекращающейся, хотя и скрытой жизни.
…Шуршит под лыжами снег. Все дальше и дальше ухожу от проезжей дороги. Тихо кругом. В нарядных дошках дремлют ели. Белые колпаки, точно теплые барашковые папахи, нахлобучили на себя высокие пеньки. А молодые сосенки так укутаны снегом, что не видно иголок.
Над лесом встало розовое солнце. Заалели вершины елок. Но что там такое? С одной заструился сверкающий куржак. Закачалась ветка, и на ней красным фонариком вспыхнула яркая птичка с диковинным клювом. Клюв толстый, короткий, похожий на щипчики, которыми колют сахар, только острые кривые концы заходят один за другой. Да ведь это же клест!