Мышь наша была готова. Оставалось попрактиковаться с нею и дождаться вечера.
Не простое дело — приспособиться к легкой, по сравнению с блесной, а потому непривычной для руки мыши. А бросать придется и ночью, ориентируясь только по звуку, на удар тайменя. Таймень, в отличие от других хищных рыб, прежде чем заглотить добычу, глушит ее хвостом. Вот когда он шлепнет по воде, тут в самый раз подпускать приманку.
Долго у меня не получались забросы, мышь летела куда угодно, только не на цель, и Мусия от досады изводился на берегу:
— Ай, не умеешь, ай, нехорошо! Так всех паршуков разгонишь!
Но вот мало-помалу я приловчился. А когда пробки намокли, стали тяжелее, вовсе на лад пошло дело.
— Ладно, — сказал Мусия. — Теперь айда на борозду.
«Бороздой» по-местному называется продольное углубление в русле. В ней обычно и держатся таймени. Одну такую борозду мы заприметили еще днем и сейчас направились к ней. Речка в этом месте делает плавный поворот. Вода подточила противоположный крутой берег, образовав длинную, метров в двадцать, промоину.
Было еще рановато, мы присели на камни. Солнце склонилось к горизонту и, запутавшись в верхушках деревьев, высветило реку поперек розовыми полосами. Тихо стало. Только ныли надоедливые комары.
И вдруг — бух! Гулкое эхо покатилось по извилистому коридору реки. Мусия повелительно простер руку в сторону расходящихся кругов.
Я взмахнул удилищем — и, конечно же, промахнулся! Мышь, описав пологую дугу, шлепнулась на прибрежный галечник.
— Ай, нехорошо! — укоризненно сказал Мусия. — Зачем учился?
Мы опять сели. И в ту же секунду в самом конце борозды снова раздался удар, подобный выстрелу. Меня аж подбросило! Мусия строго глянул: сиди, мол!
Вскоре еще раз бухнуло на реке, и опять Мусия посмотрел на меня строго.
«Ждет, когда ударит поближе, чтобы бросить наверняка». Едва я об этом подумал, как у самого берега с потрясающим плеском, с брызгами вылетела на поверхность огромная красноперая рыбина, изогнулась в воздухе да так треснула по воде своим оранжевым в четыре ладони хвостищем, будто рядом обрушился пятипудовый камень!
Я плохо владел собой от великого волнения и потому, наверно, опять позорнейше промахнулся. Но еще до того, как мышь коснулась воды, что-то подсказало, что не надо торопиться, надо медленно и спокойно выводить приманку к берегу. Ведь не один же таймень в этой борозде.
Мышь, острым углом разрезая воду, пересекая солнечные полоски, приближалась ко мне. И тут я увидел, как что-то большое, стремительное, взвинчивая бурунами воду, ринулось за приманкой. Миг — и над мышью, в каскаде сверкающих брызг, радужным призраком расцвел все тот же оранжевый хвост!
Удар был настолько силен, что я еле удержал спиннинг. Как и следовало, отпустил после этого леску. Мышь свободно понесло течением, будто оглушенную. Снова вздыбилась вода, на поверхности показалась тупорылая, матово-сизая приплюснутая башка, похожая на головешку, и тотчас последовал мощный рывок, едва не сваливший меня с ног! Таймень взял приманку.
Наколовшись на крючки, хищник попробовал выплюнуть мышь. Не получилось! Поволок куда-то в сторону, но, почувствовав сопротивление, дал такую свечку, что вылетел из воды на добрых полтора метра. И пошел таскать! Притормаживая стремительно раскручивающуюся катушку и как бы подчиняясь той дьявольской силе, какая рвала из рук удилище и стаскивала в реку, я забежал в воду. Предельно натянутая леска звенела, как стальная. Самое главное теперь — не дать разбушевавшемуся тайменю выбрать всю леску, иначе запутает за камни, оборвет!
В ушах словно вата — плохо слышу за спиной возбужденный голос Мусии:
— Попался паршук! Ослабь, пусть пляшет!
Я еще, сколько позволяла длина, отпустил леску, но вовсе не оттого, что слушал Мусию, — не мог удержать тайменя. А он и вправду заплясал. Несколько раз метровая белобрюхая рыбина с горящими алыми плавниками выбрасывалась из воды, сверкая чешуей, перевертывалась и с грохотом падала назад. Пытаясь освободиться от крючков, кидалась и вправо, и влево, ходила кругами или вдруг останавливалась и стояла мертво, точно привязанная. Много раз я подводил к берегу непокорного великана и каждый раз вынужден был стравливать леску, как только он поворачивал обратно.
Но всему бывает конец. Устал и таймень. Тяжелого, обессилевшего я завел его наконец между камней, и Мусия подхватил его под жабры…