Выбрать главу

— Если мы будем повторять это слишком часто, мы исчерпаем свой лимит, — говорю я, и она скисает.

Но через пять минут все забыто. Во всяком случае, с ее стороны. А вот я лежу и размышляю. Может, просто это я так сверхчувствителен? Но мне все равно не избавиться от чувства, что она слишком пристает и навязывается и что меня это все больше и больше раздражает.

— Как думаешь, у нас с тобой много общего? — вдруг спрашиваю я.

— Общего?.. Ну-у… думаю, да, — вяло отвечает она и разговор застопоривается. Мы пробуем загладить не ловкость длинным поцелуем, и я уже жалею, что заговорил об этом. Но одновременно мне хотелось бы сказать побольше о своем раздражении. Вместо этого я произношу дежурное извинение — мне необходимо по делу встретиться с Франком. Я все объясняю своим ПЛАНОМ, и, похоже, она мне верит.

Когда я встаю, я вижу на бетоне наши отпечатки. Две ляжки лежат рядом с одной ногой. Это похоже на изящно проведенные полосы. На китайский рисунок. Влага мгновенно испаряется на солнце, и наш отпечаток пропадает. Я смотрю на тело Клаудии — оно очень красивое, как я и предполагал. Но я не хочу думать об этом и одеваюсь.

Потом я вскакиваю на велосипед и уезжаю. Все-таки заглядываю к Франку, хотя и не собирался. Он стоит во дворе и возится со своим велосипедом.

— Ты тоже купил себе велик?

Я тут же отмечаю, что велик новый и что это особая и очень дорогая модель. Но у Франка есть на это деньги. Его велик стоит, очевидно, дороже, чем мой.

— Новехонький, — гордо говорит Франк. — Давай проедемся вместе, обкатаем?

— А где ты его купил? — спрашиваю я, когда мы останавливаемся у Маридалсваннет.

— Эхмкгр, — отвечает он, и мне кажется, что у него рот тоже полон грифов.

— Где?

— В «Урбан Экшн», — отвечает он, отвернувшись.

— Так это же магазин Сёс! — в изумлении восклицаю я. Несколько минут у меня уходит на то, чтобы переварить это известие.

— Э-э… да, она… была там… — заикаясь, отвечает Франк, как мальчишка, которого поймали на месте преступления одновременно с мороженым и пирожными.

— Это случайно или?..

— Что ты имеешь в виду? — По его роже я уже не уверен, что он был в магазине Сёс. Или зашел туда потому, что только в «Урбан Экшн» можно было купить именно такой велик, какой ему хотелось. Я перестаю его допрашивать. Мне надо подумать. Может быть, это имеет большое значение для моего ПЛАНА? Может, посеянное мною семечко уже проросло?

Дома на автоответчике оставлено несколько сообщений. Кто-то неизвестный звонил два или три раза и, хрюкнув или хмыкнув, клал трубку. Ни на кого из моих знакомых это не похоже. Я ни в чем не виноват, и совесть моя спокойна, Братья & Сестры. Со спокойной совестью я сажусь на балконе, чтобы спрятаться от обжигающего солнца. И думаю о своем списке с проблемами. Вычеркиваю пункт 4, поскольку синглы в целости и сохранности уже стоят на полке. Пункт 3 ПЛАНА, похоже, тоже скоро будет выполнен. И как раз в эту минуту в моем списке неожиданно появляется новый пункт.

Снова звонит этот дурацкий телефон. Не задумываясь, я снимаю трубку и слышу папашин голос.

— Я так и думал, — сурово говорит он.

И я сразу понимаю, о чем он думал.

Я чертыхаюсь про себя.

Я исполняю военный танец.

— Солнце — навозный бог! — пою я про себя и грожу кулаком небесам. Солнце заходит за облако, и мои слова его не трогают.

— А-а, это ты… сегодня у нас почти не было работы, — смело начинаю я. Может, хотя бы на сей раз разыграется крутой фильм-экшн, и я отделаюсь быстрой ложью. Я изображаю Шварценеггера, вот бы мои мышцы и мозг немного выросли.

— Не напрягайся, — сухо говорит папаша. — Я уже звонил тебе на работу. И узнал, что ты, так сказать, болен.

Что ты на это скажешь?

Адам Шварценеггер съеживается, превращаясь в маленький сухой шарик.

Адам Шварценеггер — маленькое сухое яблоко, ему девяносто лет, и он рассыплется в прах, если кто-нибудь к нему притронется.

Адам Шварценеггер теряет свою знаменитую фамилию. Теряет свои знаменитые мускулы, и его мозг вытекает из уха.

Адама теперь зовут просто Адам.

Нет! Адам потерял в своем имени одну букву, его зовут просто Ада, он старая, отработавшая свое, полумертвая старуха двухсот двадцати семи лет, которая больше никому не нужна.

Нет, мало того! Ада теряет еще одну букву, и ее зовут А. Д., что является немецкой аббревиатурой и означает — к службе не пригоден. В данном случае это подходит как нельзя лучше.

Нет, в последний раз. А. Д. теряет еще одну из своих двух букв, и его зовут просто А. И хотя это первая буква алфавита, она воспринимается как последняя и пишется так: а.