— Значит, все не хуже, чем всегда? — спрашивает Сёс.
— Фактически нет. Фактически уже завтра фактически состоится премьера. — Он стискивает зубы и улыбается с горькой ненавистью.
Папаша одевается и всякий раз, когда не может чего-нибудь найти, зовет маму. А я пытаюсь представить себе, каким сам буду в его возрасте. Нельзя сказать, что меня это вдохновляет.
— Не обращай внимания, это типично для взрослых, — говорит Сёс, как будто ей не двадцать и она сама не взрослая. Но она не унимается и разжевывает мне, что именно типично для взрослых и как они забывают самое важное в жизни.
— А ты все знаешь и ничего не забываешь? — улыбаясь, спрашиваю я. — И что же это такое самое важное в жизни? Или хочешь, я тебе подскажу?
— Если бы у меня было плохое настроение, братишка, я бы вогнала тебе башку в плечи. Но поскольку я мила, добра и почти счастлива, я тебе честно отвечу на твой дурацкий вопрос. Я думаю только об одном, — говорит она, и по ее улыбке я вижу, что она действительно добра, мила и почти счастлива. И я знаю, о ком и о чем она думает.
— И ты не боишься, не паришься и не сомневаешься?
— Еще как! — отвечает она. — Но в жизни надо уметь рисковать. Согласен?
— Покупаю! — отвечаю я.
— А в чем заключается твой важный вопрос? — спрашивает она.
— А то ты не знаешь? — криво улыбаюсь я.
— Конечно, знаю. Она хорошенькая? — спрашивает Сёс.
— М-м-мм, — мычу я, и Сёс отстает от меня.
И у меня уже нет нужды врать. Потому что, конечно, Клаудия — один из моих важных вопросов. Но не САМЫЙ ВАЖНЫЙ.
— Куда пошла Глория? — интересуется мама, ибо Сёс ушмыгнула так быстро, что никто ни о чем не успел ее спросить.
— Всем привет! — говорит папаша и, шаркая, выходит за дверь.
— Привет! А ты куда? — спрашивает мама, когда я надеваю ботинки.
— Прошвырнуться, — отвечаю я равнодушно, — у меня свои заботы, да и еще кое-какие дела.
— Никто ничего мне не говорит. Я спрашиваю, спрашиваю, но все молчат, как воды в рот набрали. — Больше мама не пристает, а устраивается на балконе. Свои вопросы она нам не открывает.
У меня твердый договор с Солнцем.
— Я знаю о твоем важном вопросе, — хитро улыбаясь, шепчет оно мне.
— Знаешь и помалкивай, — шепчу я ему. И ложусь на спину на крышу элеватора, чтобы пораскинуть мозгами. Но я не успеваю подумать и двух секунд, как над краем крыши появляется голова Франка.
— Кто, кому и чего не должен говорить? — спрашивает он и подозрительно оглядывается по сторонам. — Ты здесь где-нибудь спрятал Клаудию?
— Я разговаривал только с Солнцем, — отвечаю я, словно это самая естественная вещь на свете.
— Понятно, — говорит Франк. Он три раза кашляет и не может ничего сказать. — Я не из тех типов, которые произносят речи, — торжественно начинает он.
— Да-да, я знаю, — говорю я. А что еще можно сказать человеку, который так начал свою речь?
— Но мне хотелось поблагодарить тебя. — Он обходит вокруг меня. Наверняка ему хочется скрыть, что он покраснел. Потом достает из-под плаща пакет и протягивает его мне.
— Большое спасибо! — говорю я и разрываю пакет. И обнаруживаю фолиант «Поваренная книга для мужчин. Такие простые рецепты, что даже папа сможет приготовить, что захочет».
— Не обращай внимания на название, — говорит Франк. — Я думаю, в этом заключается твой важный вопрос и твоя важная проблема. Эта книга — знак благодарности. Моей благодарности тебе. Спасибо за все.
— Ты что, собрался умирать? — с дрожью в голосе спрашиваю я и думаю о папаше.
— Да нет же… Просто я плохой оратор…
— Это я уже понял, — сухо замечаю я. — Но неужели ты не можешь произнести то, что хочешь, обычными словами?
— Я влюблен, — говорит он. — В Глорию. — И от смущения делает круг у меня за спиной.
— Класс! — восклицаю я. — И она для тебя самый важный вопрос в мире? Угадал?
— Да, можно сказать и так, — отвечает он.
— И тебе интересно, можете ли вы с ней… И тебе интересно, что будет дальше… И тебе интересно, что будет вообще…
— Точно, — отвечает Франк. — Ты ведь тоже все время думаешь о Клаудии.
— Yes, — отвечаю я. — Это важные вопросы. Может, не самые важные, но достаточно значительные.
— Тогда скажи, в чем заключается твой ПО-НАСТОЯЩЕМУ САМЫЙ ВАЖНЫЙ ВОПРОС? — удивленно спрашивает он.