Мы знали, что они могут по отдельности нацелиться на нас ядерным оружием, вне зависимости от того, что мы будем делать и удастся ли нам отследить Менлима или Чандрэ.
Это ещё одна вещь, в курс которой ввели меня во время полёта в Токио… Чандрэ.
Признаюсь, в тот момент я не могла переварить это.
Она убила пятерых видящих. Пятерых.
Я не могла поверить, что вдобавок ко всем остальным жертвам мы потеряли пятерых своих людей.
Гибель Ниилы ранила сильнее всего. Мы также потеряли Сурли и Талей, вместе с Ике и Марой, которые были из Адипана. Я заметила, что последние две смерти сильно ударили по Балидору, особенно гибель Мары.
Врег тяжело переносил потерю Ниилы, и я знала, что это также сильно ранило Ревика. Они знали её десятки лет, ещё с первого восстания, до и во время Первой Мировой Войны.
Я немного удивилась тому, как Балидор тоже расстроился из-за Ниилы.
Никто из нас толком не знал Талей, бывшую видящую из вашингтонского отделения СКАРБа.
Никто в команде не был знаком с Сурли, кроме меня. Я не могла уложить в голове тот факт, что он мёртв, но по многим причинам ничего не могла об этом говорить.
Чандрэ также едва не убила Рэдди. Она бросила Джорага с переломом ноги и сотрясением… которое оказалось достаточно серьёзным, чтобы он впал в стазис видящих. Он мог не выйти из него ещё несколько дней, а то и недель, так что он выбыл из строя в обозримом будущем.
Кэт оказалась ранена в живот, и выстрел повредил ей одну почку, кишечник, печень и желудок. По словам Деклана, прогноз для неё был совсем неутешительным. Они сумели сделать ей переливание крови, но недостаточно быстро, и она уже была на пороге гибели к тому времени, когда им удалось найти подходящего донора.
Деклан сказал, что она наверняка не доживёт до завтрашнего дня.
Тогда число погибших от руки Чандрэ возрастёт до шести.
Шесть видящих. Почему-то эта цифра казалась мне более реальной, чем все те потери в Пекине.
Мы не теряли так много людей разом со времени цунами в Нью-Йорке.
На той крыше в Токио Балидор бормотал что-то про похоронные ритуалы, и я сказала ему и Юми позаботиться об этом, но не стала спрашивать детали и не хотела знать. Я практически уверена, что Балидор это почувствовал. Бросив на меня долгий и проницательный взгляд, он просто кивнул и больше ничего не сказал.
Некоторые вещи стали немедленными приоритетами.
Мне надо знать, жива ли президент Брукс.
Я не могла бросить её после всего этого. У нас до сих пор имелись люди в Штатах. Большинство и так уже искало Чандрэ.
Я пока не могла заставить себя подумать о том, что делать с самой Чандрэ.
Я знала, что Деклан может убить её вне зависимости от того, какой приказ я отдам.
Я понимала, почему, но не могла чувствовать то же самое. Мы позволили предательству Дорже остаться загадкой и мрачным вопросом, который до сих пор висел над нашей группой. Мы так и не оправились от того, что он сделал, и я не хотела, чтобы с Чан получилось так же.
Слишком многие из нас любили Чандрэ.
Я любила её. Даже сейчас я любила её.
Вытолкнув из головы образ её лица, я сосредоточилась на мужчине, который теперь был единственным отцом, имевшимся у меня здесь. Я видела, как он наблюдает за мной, словно какая-то его часть следила за моими петляющими мыслями и позволяла им петлять как угодно.
Даже после этого мы оба просто молча стояли и смотрели друг на друга. Затем он опустил взгляд. Я увидела, что он смотрит на повязку на моей ноге, на мои босые ступни, на порезы и царапины, покрывавшие большую часть обнажённой кожи.
Затем он встретился со мной взглядом этих поразительных голубых глаз.
Исходившие от него эмоции не ослабли после оценки моего состояния.
Они сделались значительно хуже.
Я сглотнула, видя, что эти эмоции достигли его неподвижных глаз. У меня возникло всепоглощающее желание прикоснуться к нему, чего не случалось с моего воссоединения с ним и моей биологической матерью на том пляже Шри-Ланки.
Честно говоря, по большей части я злилась на них.
Теперь, при взгляде на него, всё это казалось мне ребячеством.
— Ты в порядке? — спросила я у него.
Его голубые глаза жёстко сфокусировались. Он встретился со мной взглядом, затем выдохнул. Выражение его лица смягчилось, но лишь в отношении меня.
— Нет, — сказал он.
Он переступил с ноги на ногу, затем снова посмотрел мне в глаза.
— Ты не воспитывалась как видящая, дочь, — сказал Уйе.
После его слов воцарилась тишина. Я чувствовала, что он хочет, чтобы я как-то это признала, может, согласилась или опровергла.
Я один раз кивнула в манере видящих.
— Нет, не воспитывалась, — подтвердила я, заговорив на прекси.
Не знаю, почему я ответила ему так официально. Может, я среагировала на какой-то намек, который прочитала в нём. А может, это гордость, и я показывала ему, что не отстаю от видящих. Но я не чувствовала себя особенно гордой. Думаю, я просто старалась следовать за тем, к чему он вёл разговор.
Когда в следующие несколько секунд он ничего не сказал, мне снова пришлось сдерживать себя, чтобы не прикоснуться к нему.
— Что такое… — я поколебалась, осознав, что не знаю, как его называть. Затем я осознала, какая это глупость, и вздохнула. — Отец, ты недоволен мной? Потому что я хотела бы поговорить с тобой. Правда, хотела бы. И с мамой тоже. Но столько всего происходит, и…
Его энергия ринулась вперед, застав меня врасплох.
Когда я посмотрела ему в лицо в этот раз, его глаза сделались яркими.
Я сглотнула, испытав вспышку тревоги — может, страха — когда он вытер слёзы. Уже не раздумывая, я схватила его за руку и сделала свой тон более смягчённым. Я сильнее открыла свой свет.
— Что такое? — тихо спросила я. — Ты можешь мне сказать?
Он тихо прищёлкнул языком, вытирая лицо ладонями. Теперь я ощущала в нём смущение, но в то же время решительность.
— Я подумал, что должен тебе сказать. Я вмешался в ситуацию с твоим супругом, — его голос сделался жёстче, содержа в себе почти злость, но в то же время интенсивную боль. — …Как твой отец. Я заявил свои права по старым обычаям. В рамках этого он предложил мне право его наказания, а также принятие моего наставничества. Я бы хотел получить твоё разрешение продолжать это наставничество, дочь.
Я почувствовала, как в горле встаёт ком.
Проследив за его взглядом, я осознала, что он смотрит на Ревика, который до сих пор стоял у ограждения и смотрел на океан. Наблюдая, как ветер треплет длинные чёрные волосы моего мужа вокруг его лица и шеи, я ощутила очередной прилив эмоций.
Когда я посмотрела обратно на Уйе, выражение его лица было суровым, глаза всё ещё не отрывались от Ревика.
Мой свет охватила настороженность.
— Он не возражает против этого, пап? — спросила я.
И снова я сказала это, не подумав. Я ощутила, как моё сердце замерло от вспышки жара, выплеснувшегося из него из-за того, что я использовала такое обращение. Теперь Уйе держал меня за руки, и от него исходило столько тепла, что это влияло и на меня. Я знала, что моя беременность наверняка не помогает делу.
— Он согласился на это, — ворчливо сказал он. — Он мог соврать?
Я подумала об этом, глянув обратно на Ревика.
— Нет, — ответила я после небольшой паузы. Повернувшись, я встретилась взглядом с Уйе, всматриваясь в его лицо и всё ещё пытаясь прочесть, что я там видела. — Если он согласился на это, тогда это действительно между вами двоими. Я тут не вправе что-либо говорить.
Я видела, как то напряжение в глазах моего отца ослабло.
Он кивнул мне, но не отпустил мои руки.
— Я не наврежу ему, — ворчливо сказал он. — Хотя время от времени, возможно, мне будет этого хотеться.
Я рассмеялась. Не сумела сдержаться; смех вырвался из меня так же, как слова, слёзы, эмоции и всё остальное вырывалось из меня с тех пор, как я увидела всех их живыми.