И всё же El Patrón не раз предостерегал Дея, что не надо недооценивать силы, живущие во тьме. Эти силы могут полностью подорвать прогресс истории, если им позволить бесконтрольно расти и распространяться. Они могут подорвать всё, что Серебристые Стражи тысячелетиями подготавливали для вознесения человечества.
Дей страшился, что эти силы сейчас вступили в работу.
Он собирался встать и по-настоящему начать день, когда голос, который он сильнее всего желал услышать, голос, ради которого он жил и умирал, наконец-то раздался в его сознании.
«Ты мудр, брат Дейфилиус, — слова звучали в его сознании тихой лаской. — Ты очень, очень мудр. Я знал это ещё тогда, когда впервые нашёл тебя много лет назад, и ты остаешься мудрым по сей день. Это твоё восприятие никогда тебя не подводит».
Голос помедлил, но его присутствие не отступило.
Когда он заговорил в следующий раз, он был нежным.
«Как ты и догадался, пришло время. Пора сделать то, для чего тебя учили, брат Дейфилиус».
Дей застыл, открыв глаза и глядя в потолочный люк.
Свет, лившийся через стеклянную панель, сделался ярче за те несколько минут, что он пролежал здесь. Глядя на первые мазки солнечных лучей, он сделал вдох, и облегчение боролось со страхом, когда он почувствовал тревогу в свете своего учителя.
«Это была та, кто ты думал? — спросил Дейфилиус. — Это она?..»
«Да, — перебил его Патрон. — Это была она. Она и её супруг. Мне больно отмечать, как сильно она его извратила. Теперь для него не осталось надежды. Его душа уже не оправится».
Дей вздрогнул, чувствуя эту боль вместе со своим господином.
— Да ощутит она на себе костры ада за то, что она отняла у нас, — пробормотал он, показывая символ креста. — Пусть боги милосердия минуют её этой ночью.
Серебристый свет замерцал вокруг него холодным шепотком любви за его преданность.
«Не всё потеряно, Брат Дейфилиус, — пробормотал он, по-прежнему посылая те ободряющие завитки серебристого света. — Святой Дракон оказал нам последнюю милость перед тем, как покинуть это измерение. Он расчистил дорогу к раю, убрав последнее препятствие на нашем пути…»
В своём сознании Дейфилиус увидел паттерны сияющих огней, светящихся яркими точками по всему земному шару. Они сияли как звёзды, полыхая всё ярче и ярче.
Его сердце подскочило к горлу.
— Двери, — выдохнул он. — Он их открыл.
«Он их открыл».
— Тогда рай наконец-то уже у нашего порога…
«Если ты сумеешь удержаться за него, мой преданный брат. Если ты сумеешь проявить себя достойным».
Повернувшись на бок, Дейфилиус сел, используя тугие мышцы пресса, чтобы поднять себя в сидячее положение. Сидя голышом в свете раннего утра, он думал о словах своего господина, убирая с лица тёмные вьющиеся волосы. Он хмуро посмотрел на свои босые ступни, на которых тоже имелся лёгкий покров чёрных волосков.
— Тогда она наступила, — сказал он вслух. — Финальная Война.
Голос его господина был будничным, лишённым эмоций.
«Да, мой верный, возлюбленный друг. Они сделают всё в своих силах, чтобы остановить тебя. Ты должен не тратить время впустую, иначе они уничтожат всё, за что ты боролся и страдал, — его голос сделался более нежным. — Боюсь, мы не смогли предотвратить это происшествие и его необходимость. Войны уже нельзя избежать. Настоящая война наконец-то наступила».
Существо помедлило, и его разум был неподвижным, как озеро в безветренную погоду.
«Ты возьмешь факел, возлюбленный брат? — мягко спросил его господин. — Ты сразишься в этой войне ради меня? Ради спасения твоей расы?»
Глядя во тьму пустых стен комнаты, Дейфилиус улыбнулся.
Ему не нужно было отвечать.
На этот, как и на многие другие вопросы в его жизни, ответ был дан ещё до его рождения.
Глава 1. Спасение
Думаю, мы оба сомневались, что переживём это.
Апокалипсис, имею в виду. Что мы доживём до конца.
Ревик и я, имею в виду.
Мы никогда не говорили об этом. Мы никогда не признавались в этом друг другу.
Мы притворялись, будто верим, что выживем, что после всего этого у нас будет жизнь — друг с другом, с Лили, с Мэйгаром, с нашей семьей и друзьями. Мы вели себя так, будто бежим совместный марафон, будто надо всего-то продержаться до финишной черты, а потом всё будет хорошо.
Конечно, наш марафон состоял из войны, смерти, эпидемии, разрушения, разлуки, боли, предательства, потери надежды.
Но у него был конец. У каждой гонки, какой бы ожесточённой она ни была, имелся конец.
Вопреки игре в притворство, в которую мы играли годами, если оглянуться, то легко можно увидеть, что у нас обоих имелись сомнения. Ещё даже до ночи нашей свадьбы, когда мы заглянули в будущее посредством тортов Тарси, у нас всегда были сомнения.
Я знаю, что они были у меня.
Я также знала Ревика.
Мой муж, король подстраховки, приверженец вторых и третьих запасных планов, мужчина, прятавший деньги на чёрный день, рассматривавший операции через увеличительные линзы пессимизма худших сценариев, потому что именно это годами помогало ему выживать.
Зная его так хорошо, я понимала, что у него наверняка тоже были сомнения.
В итоге я даже не была уверена, что пережить это всё: финальную войну, Менлима, Касс, убивающий людей вирус, Миферов, Шулеров… было нашей конечной целью.
Нашей целью было остаться вместе.
Нашей целью было вместе сойти с этого самолёта.
Несмотря ни на что, мы хотели этого.
Для нас это было бы победой.
Во всяком случае, это что-то да значило бы.
Когда изрешечённый пулями и измазанный в копоти русский вертолёт впервые появился в поле зрения, скользя над поверхностью разлившейся реки Вэньюй, я могла лишь таращиться на него и мечтать, чтобы он был реальным.
К тому времени я настолько устала, что сомневалась во всём — в своей памяти, в своих физических ощущениях, в своём свете, и бодрствовала я вообще или же находилась в каком-то лихорадочном сне.
К тому времени я убедила себя, что голоса, которые я слышала в моей гарнитуре, не реальны.
Я начала думать, что вообразила себе Балидора, Джона, Врега и остальных, просто чтобы справиться с тем фактом, что я опоздала и не сумела остановить ядерную атаку на Пекин.
Я начала думать, что также вообразила себе, будто Ревик пережил эту атаку.
И всё же я послушно ждала их, когда Балидор сказал, что они в пути. Я совершила жалкую попытку перевязать огнестрельную рану на бедре, которая к счастью выглядела не очень серьёзной, хотя болела очень сильно. Пожалуй, показательным было то, что в данный момент я больше беспокоилась об инфекции, чем о самой ране.
Учитывая все обломки, мусор и трупы животных на берегах реки где-то к юго-западу от Пекина, инфекция казалась мне очень даже вероятным риском.
Сидя на полусгоревшем пеньке, я вообще не пошевелилась, когда вертолёт приземлился.
Думаю, увидев лица, выглядывавшие сквозь стекло, я сделала первый настоящий вдох с тех пор, как оставила Ревика возле наружной стены Запретного Города. Облегчение, накрывшее меня вскоре после этого, эхом отразилось в светах, которые я ощущала внутри кабины пилотов.
Они заглушили двигатель меньше чем в двадцати метрах от места, где я кое-как поднялась на ноги.
Пока они возились с дверцей, я уже бежала в их сторону, прихрамывая, вздрагивая от пореза на стопе и от раны в ноге, аккуратно выбирая дорогу, чтобы избегать осколков стекла и ржавого металла, поскольку ранее я потеряла ботинки.